Из жизни ёлупней

На лето начальником ансамбля в «Томь» устроился Аркаша Сухушин, федяевский клавишник. Играли парни из «Томска». Стучал в барабан Гена Власов. Устроители конференции постарались иметь хороший band для своего банкета. В кабаке были вино, водка, шампанское, специально привезённые из московских «Берёзок» в Томск для конференции (всё ж-таки международная!).

Мы сначала раскрутили Аркашу на бутылку шампанского. И с этого момента я действовал, повинуясь исключительно инстинкту, карме – назовите как хочете. Как будто чья-то рука вела меня, беспечного, думается, оглядываясь на этот вечер, эту ночь. Не исключено, что она была судьбоносной.

После шампанского стало весело. Я бродил по залу, беседовал с иностранцами, постоянно забывая английские слова, дико жестикулируя. Периодически я обходил наполовину пустовавшие столы (их хозяева не то уехали, не то курили на свежем воздухе) и сливал в подобранный мною большой бокал разные вина и шампанские, поминутно это сборное пойло отхлёбывая, которое ложилось на немалое количество предыдущей водки и действовало весьма веселяще, бодряще и раскрепощающе. Потом я выбрел с этим бокалом на улицу и бродил, веселясь и рассказывая малознакомым японцам о том, что «I am a Siberian writer und Schriftsteller».

Братец и А.Ф. в это время действовали по каким-то индивидуальным планам, потому что пути наши не пересекались. Очевидно, подсознательно мы заключили конвенцию, как дети лейтенанта Шмидта, и каждый «окучивал свой огород». Встретились мы возле «Икарусов», долженствовавших отвезти разотдыхавшихся учёных в Академгородок. Я, как потом рассказали мне (потому что мелких подробностей не помню), допил свой бокал до дна и широким жестом пригласил своих собутыльников в автобус, одновременно шмякнув и раскрошив бокал о газон.

Потом, кстати, многие удивлялись, как нас вообще пустили в ресторан, а лично сам я немного есть изумленний, как нас не выкинули на полном ходу из автобуса гэбэшники, – видимо, сами были капитально подшофе либо впали под беспощадное обаяние больших сибирских писателей…

Так мы со всей честной компанией прибыли в А-городок, где началась следующая серия анабасиса, но ещё не последняя. Вторая серия начинается с высадки у высоких ступеней гостиницы «Рубин», которую построили, чтобы не зависеть от города в приёме учёных гостей, отцы ТФ СО АН СССР.

За время поездки (как выяснилось потом) братец успел подружиться с неким западным немцем и обзавёлся его написанным нетвёрдой рукой адресом (+ пачка «Marlboro»). А.Ф. просто мчался сквозь ночь, лелея бутылку водки, которую из одолженной нам музыкантами «Осени» мы переложили в его непрозрачную сумку. Я пытался, так же запинаясь, как и в «Томи», через слово, беседовать с каким-то забугорным лазерным мэном. Слушать меня, наверное, было так мучительно, что свои переводческие услуги предложил наш товарищ, оказавшийся впоследствии сотрудником ГБ (белая рубашка, красный галстук, незапоминающееся лицо).

На крыльце «Рубина» началась тусовка. Учёные прощались, целовались, обменивались матрёшками, микрофильмами и пенковыми трубками. Иностранцы завтра отбывали двумя партиями – утром и вечером. Я уже действовал полностью автоматически и сразу, бросив братушек, прошёл внутрь. Причём меня никто не остановил.

При этом, мне кажется, я ничего не хотел и ни о чём не думал – пьяное добродушное состояние: приехали к гостинице – надо войти. И вошёл, равнодушно посасывая виноградный сок из тетрапака с родины Афродиты, где-то прилипший к моим рукам.

Товарищей ждать я не стал, сразу пошёл по этажам. Гостиница довольно высокая, этажей около девяти. Внутри у неё пусто, то есть коридор идёт квадратом, внизу зимний сад, сверху – стеклянное перекрытие. Довольно мило.

Я забрёл в какой-то номер. Там никого не было, хотя кругом лежали вещи. Я залез в какой-то мешок: там находился фотоаппарат, явно иностранный. На столе – куча разной импортной мелочи.

«Иностранец!» – подумал я, по проницательности не уступая анекдотическому Штирлицу. И тут же: «Может, украсть чего?» Об обратном выходе я как-то не думал, но и брать (наверное, чисто инстинктивно) ничего не стал. Вышел в коридор, заметил направляющуюся к лифту женщину, пошёл за ней, вошёл в кабину, поехали

вверх. Там я пытался помочь ей донести вещи до номера, бормоча что-то по-английски, но она от моей помощи отказалась. (Повторяю, что я в этих своих действиях ничем не руководствовался абсолютно, меня мотало, как последний осенний лист, и я готов был поддаться любым порывам.)