Из жизни Ксюши Белкиной

– Теть Нюта, извините, что долго не открывал…

– Темка?! А ты чего у нас? Кирюшка не в институте, что ли?

– В институте…

– Да? А чего ты… Не понимаю…

– Ну, он мне ключи дал… Вернее, нам дал… Сказал, дома никого до вечера не будет…

– А кому это – нам? Ты не один, что ли?

– Ну да… Там еще Маруся…

– А-а-а… Теперь поняла! – засмеялась наконец Анюта. – Совсем старею, Темка! Мышь бежит – а я не вижу…

– Мы сейчас уйдем, теть Нют…

– Да нет уж! Не я вас сюда пустила – не мне и выгонять! Давайте-ка лучше пообедаем чего-нибудь да я снова к своим баранам вернусь…

Она решительно оттеснила его в прихожую и, быстро скинув пальто и сапоги, прошла на кухню. Открыв дверцу холодильника, задумчиво уставилась в его полупустое нутро, прикусив губу и нахмурив лоб, будто решая важную задачу на тему, как из ничего сделать что-то. «Тоже мне, пообедать пришла, как порядочная…» – ругнула она себя коротко. Потом, вспомнив вдруг, вытащила из морозилки чудом сохранившуюся килограммовую пачку пельменей, радостно бросилась к плите – ставить воду в кастрюле.

– Живем, слушай! – улыбнулась она тихо вошедшему на кухню Темке. – Я пельмени нашла!

– Как хорошо у вас, тетя Нюта… – задумчиво улыбнулся он ей. – Возьмите меня к себе жить…

Анюта резко развернулась от плиты, удивленно заглянула в его грустные большие глаза. Потом молча села напротив и, немного помолчав, тревожно спросила:

– Что с тобой происходит, Темочка? У тебя в глазах такая тоска вселенская плещется – смотреть трудно…

Темка молча уставился на нее исподлобья, тонкое его лицо с белой и прозрачной, как у девушки, кожей было серым, неживым, больше похожим на маску, чем на мужское лицо… Светло-карие глаза блестели непролитыми слезами отчаяния и совсем уж горестной безнадеги, будто жить ему оставалось на этом свете совсем чуть-чуть. Тихо вошла на кухню и пристроилась с ним рядом Маруся. Взяв в руки его ладонь, поднесла к своей круглой щечке, преданно заглянула в лицо снизу вверх. «И правда – яичко… – подумала, глядя на нее, Анюта. – Белая, гладкая и круглая – без единой зацепки глазу! Потому для глаза и притягательна – совершенством природной формы, идеально-обтекаемой! Так и хочется смотреть на нее, не отрываясь. Хотя, в общем, и не на что… Парадокс!»

– Вы не сердитесь на него, Анна Васильевна! – тихо произнесла девушка, отбрасывая со лба белые прямые волосы. – Он и так уже весь измучился!

Анюта молча продолжала смотреть в знакомое, почти родное с детства Темкино лицо, искаженное усмешкой нервной судороги. Так хотелось протянуть через стол руку, погладить по впалой скуластой щеке, провести по густым, вьющимся у висков волосам, сказать что-то веселое и легкое, заставить рассмеяться громко и беззаботно, как раньше, в детстве…

– Ты стихи-то не бросил писать, Тем? – только и спросила тихо, сглотнув комок подступившей к горлу жалости. – У тебя ж раньше так здорово получалось…

– Бросил, теть Нют! – грустно склонил голову Темка. – Вернее, записывать бросил… Давно уже! А сочинять – конечно, сочиняю! Куда ж я денусь? Этот процесс, знаете ли, помимо моей воли происходит, сам по себе! И никуда от него не денешься, как от дурной привычки! Сочиняю – и тут же забыть стараюсь, выбросить из себя, как ненужный хлам. А они опять лезут! Я их выкидываю – а они снова из меня лезут! Бьются внутри, кричат, на свободу просятся… Кажется, еще немного – и взорвусь! Или с ума сойду. Или умру… А еще – во сне ими страшно мучаюсь! Все что-то пишу, пишу бесконечно… Просыпаюсь в холодном поту, как от кошмара какого!

– А почему тогда не записываешь? Не понимаю…

– А зачем?

– Как это – зачем? Чтоб были…

– Ну что вы, тетя Нюта! О чем вы говорите! Не пристало бизнесмену Артему Климову такими глупостями заниматься! – с сарказмом произнес он Анниными интонациями. – Бизнесмен Климов должен прочно стоять на ногах, достичь положения в обществе и насладиться в полной мере пухлостью своего денежного мешочка… А что такое стихи? Мелкий бисер пустословия, развлечение для рефлексирующих неудачников…

– Темка, перестань! Я этого слышать не могу! При чем тут пристало – не пристало? – тихо возмутилась Анюта. – Ты что? Надо же по своей природе жить, не по чужой… Она, природа-то, сама тебе под ноги яркий клубочек бросила – иди за ним, разматывай свою ниточку на собственной тропиночке, не сворачивай никуда и назад не оглядывайся! А ты что наделал? Идешь по какой-то чужой дороге, тычешься лбом, как слепой котенок, мучаешься от этого и пропадаешь ни за грош!

– Ой, пропадаю, теть Нют! Вы даже и представить себе не можете, насколько пропадаю! Все мои силы уходят на ненависть к деловым бумагам, договорам, переговорам, подсчетам-расчетам, стяжательскому спринтерству… Не хочу больше так жить! Выдохся! Если так – тогда лучше вообще никак!

– Темочка, ты опять!.. Ну не надо, прошу тебя! Ты же обещал мне! – вдруг со слезами в голосе вскрикнула Маруся. – Ты же обещал…

– Все, все, Марусь! Не буду, все… Успокойся! – Темка обнял девушку за круглые покатые плечи, прижался губами к ее белой гладкой макушке.