– Есть и другие причины, – заметил Кевин. – Требования общества, погоня за статусом и деньгами, ожидания близких…
– И семьи, насколько я понимаю… – грустно заметила Вера.
Кевин не знал, что сказать – только какие-то уклончивые фразы: что все, наверное, сложнее и не зависит от одних только методов воспитания.
Если он правильно помнил, японское слово “хикикомори” означает “отходить в сторону”, “замыкаться”. Такие люди остаются дома, потому что выгорели, страдают от социофобии, они часто ищут убежища в интернете и альтернативных мирах. Если верить статистике, часто хикикомори – молодой мужчина, который переживает жизненный кризис; отец в его жизни отсутствует, а с матерью он находится в зависимых отношениях.
В случае Себастьяна все так и есть.
– Японские родители говорят своим детям “лети”, но при этом крепко держат их за ноги.
– Откуда ты все это знаешь? – спросила Вера. – Интересуешься японской культурой?
– Из Гугла.
– Ну, тебе виднее. – Вера пожала плечами.
Кевин выбросил окурок и поднял окно. В пробке Вере пришлось сбавить скорость; перед ними протянулась вереница красных габаритных огней, однако вместо того, чтобы вежливо тащиться в пробке, Вера свернула на обочину и объехала машины в той же не признающей ограничений манере, с какой водил машину отец.
Несмотря на тесноту – до зеркал бокового вида было каких-нибудь сантиметров двадцать, – Вера не снижала скорость. Когда у нее зазвонил телефон, она вытащила его из кармана куртки и ответила – все на тех же сорока километрах в час.
С тех пор как в Албании пару лет назад запретили говорить по телефону за рулем, Швеция осталась единственной европейской страной, где это еще можно. Хотя рано или поздно и здесь запретят. Но Веру запрет не коснется.
– Себастьян?
Она с удивлением взглянула на Кевина. Из трубки донесся голос ее сына.
Кевин услышал, как Себастьян произнес его имя, и Вера протянула ему трубку.
– Он хочет поговорить с тобой.
Пока Себастьян рассказывал, что ему удалось запустить ноутбук, который Кевин обнаружил в родительском доме, Вера притормозила, а потом и вовсе остановилась на обочине.
Сначала Кевину показалось, что Себастьян пьян или под кайфом.
Потом – что на состояние Себастьяна повлияло то, о чем он рассказывал.
А еще потом Кевин понял, что ничто уже не будет, как прежде.
День одиннадцатый
Декабрь 2012 года
Жизнь должна быть как книга, которую не хочется заканчивать
Патологоанатомический институт
Эмилия Свенссон, сорока девяти лет, выросла в доме, выстроенном по программе “Миллион” в Брандбергене, к югу от Стокгольма. Квартирка принадлежала ее родителям, Ингер и Гуннару, оба родом из Вестерботтена. Рост Эмилии составлял метр восемьдесят семь без каблуков, тогда как в Ингер было метр пятьдесят три, а в Гуннаре метр шестьдесят семь. Кожа у Эмилии была коричневая, мягкая, у Ингер и Гуннара – сухая, цветом серовато-бежевая. Эмилия родилась в городке на востоке Нигерии, недалеко от границы с Камеруном. К Ингер и Гуннару она явилась, как благословение Господне, светлым летним вечером в середине шестидесятых.
Мужчина, лежавший перед Эмилией на поддоне из нержавеющей стали, тоже был родом из Нигерии, только его городок располагался на севере страны, и в Швецию этот человек попал совершенно иным путем.
Двумя неделями раньше он незаметно пробрался на борт аэробуса А320 “Брюсселс Эрлайнз”, летевшего в Стокгольм. Подкупив одного из механиков, он устроился в люке для заднего левого шасси.
Первые десять минут после взлета в Брюсселе температура была нормальной, но уже над южной Данией опустилась до уровня температуры на Марсе.
Судмедэксперт Эмилия Свенссон читала протокол вскрытия.
Покойный был уже мертв, подумала Эмилия.
Сухой язык Иво Андрича наводил на мысли о краткой сводке новостей.
Пролетев по воздуху восемьсот метров, тело упало на Лильехольмсбрун, где его переехал грузовой автомобиль.