Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс

Мария быстро открыла глаза, испуганно вжала голову в подушку. Красные летящие круги тут же и отступили, но почему-то со страшной скоростью вертелось все вокруг и здесь, в ее комнате: и потолок ходил ходуном вместе с люстрой, и шкаф вслед за ним поднимался куда-то вверх по безжалостной спирали, и яркое солнечное окно, и закрытая дверь. «Так это ж у меня голова кружится!» – догадалась Мария и снова чуть прикрыла глаза, изо всех сил пытаясь остановить страшный калейдоскоп. Словно повинуясь ее желанию, потолок и в самом деле установился на свое законное место, навис обычным белым квадратом с вычурной лепниной посередке, и окно положенным ему образом уже впускает в комнату свет, а не пляшет сумасшедшим солнечным зайчиком. Подняв с подушки голову, она попыталась даже и встать, выбраться-выкарабкаться из продавленной в поролоне ямки, да не тут-то было. Тело не слушалось. Задрожало от жуткой слабости, голова сама собой опрокинулась на подушку, и даже потолок снова предательски сдвинулся с места, грозя начать свою бешеную пляску. «Ладно, ладно, буду лежать…» – испуганно решила Мария, замерев. Тут же ее пробил холодный пот, окончательно пригвоздив к постели новой волной слабости, нехорошей, тошнотворно-дрожащей. Что ж это с ней такое, господи? И голоса какие-то доносятся словно издалека, или кажется ей? Нет, не кажется, знакомые голоса-то. Только странные какие. Вон вроде Настенька кричит-скандалит, повизгивает даже. А этот громкий голос на Ниночкин похож. А этот, на одной злобной нотке, Славиков. Господи, ну конечно – они ж все на Борискины поминки собрались. Все пришли, как и обещали. Только самые близкие… А она тут разлеглась, как колода, и не готово у нее ничего. И Сашеньки где-то нет, и голоса ее не слышно. Неужели и в самом деле выгнали девчонку? Нет, надо обязательно суметь встать, что же это… Как же, она не позволит.

Мария снова осторожно подняла голову, попыталась приподняться на локте и с размаху полетела вверх, вместе с набравшим бешеную скорость потолком, вместе с появившимися перед глазами красно-оранжевыми кругами. Как страшно… Как страшно ее туда уносит… Боже… И голосов уже не разобрать.

– …Да ты всю жизнь как сыр в масле катаешься, Нинка, как тебе не стыдно! Еще и хахаля своего сюда привела, бессовестная! – уже в который раз повторяла одну и ту же фразу Настя, с неприязнью глядя на скромно усевшегося в уголке старого дивана красивого парня, который смотрелся с сидящим рядом с ним Костиком почти принцем заморским. Потерялся совсем с ним Костик-то, заморыш-заморышем сидит ее кровиночка.

– Настя, успокойся наконец! Ну что ты кричишь, как торговка базарная. Мы же с тобой обо всем давно договорились.

– А вот фиг тебе! Обдурить меня решила с подходцами своими жалостными? Нет уж! Она, вишь ли, влюбилась на старости лет! Да не нужна ты вовсе хахалю своему! Сама не видишь, что ли? И даже с тети-Машиной квартирой не нужна. Вон он как на тебя презрительно смотрит! Тоже мне, купить она его хочет. Да слабо тебе, Нинка, такого хахаля прикупить! Я же вижу – он парень себе на уме… А что, не так, что ли? Чего молчишь-то, Костька?!

– Мам, успокойся… Ты молодец, все правильно говоришь, только не кричи, ладно? Давайте цивилизованно все решим, без базара, – тихо проговорил Костик, вставая с дивана и подходя к матери, стоящей монументом посреди большой гостиной. Обняв за полные плечи, он ласково провел ее к креслу, усадил, тронул успокаивающе за руку и медленно подошел к сидящей в другом кресле Нине, остановился перед ней задумчиво. – Тетечка Нина, а ведь мама права, знаешь ли, – ласково ей улыбаясь, тихо проговорил он. – Почему это ты вдруг захотела половину себе забрать? Еще и маме голову задурила. Несправедливо, однако. Бабулечка ведь всех обещала прописать, правда? И маминых троих деток в том числе.

– Да не разрешат ей прописать столько народу, Костик! Я узнавала…

– Может быть, может быть. Поэтому я и предлагаю прописать здесь кого-то одного, а лучше всего – человека со стороны, абсолютно незаинтересованного, для объективности будущего решения, так сказать. Он потом сам и квартиру приватизирует, и продаст, и комиссионные свои получит. А деньги мы поделим по справедливости, и тебя, тетечка Нина, не обидим.

– Ну так давай вот Олега и пропишем! – встрепенулась ему навстречу Нина.

– Какого Олега? Вот этого? – мотнул головой в сторону дивана Костик. – Ты что, меня совсем за идиота держишь? Какой же он незаинтересованный? У него тут интерес огромный, двойной и тройной, абсолютно шкурный.

– Слышь, ты! – вдруг тихо подал голос молчавший до сих пор Олег. – Заткнись, а? Ничего мне тут вашего не надо. И вообще – слушать вас всех противно. Сожрать готовы друг друга. Тоже мне, близкие родственники! Да вы больше на крысиную стаю смахиваете…

– А не твое дело, понял? Ты кто вообще такой, чтоб нас тут учить? – взвизгнула из своего кресла Настя.