Из жизни Пушкина

Но я продолжаю. Наш дом был большой и серый и стоит по-прежнему на своем месте до сих пор. Его построили до войны прямо напротив такого же серого здания Гознака и, как можно было предположить, предназначали в основном для проживания его работников. На самом же деле дом строили для того, чтобы туда переселить людей, живших в здании Делового двора на Варварской площади, куда планировали поместить аппарат Наркомата тяжелой промышленности. Это было как бы временное решение для гигантского по масштабам деятельности учреждения, так как в дальнейшем предполагалось построить для него специально на берегу реки в Зарядье поражающее воображение размахом сооружение ( как известно, этот проект не состоялся). За серым домом позднее выстроили несколько домов для функционеров Совмина и ЦК ВЛКСМ, а дальше вглубь стояли двухэтажные бараки, в которых жили лимитчики-строители. Наша квартира состояла из довольно большой комнаты, расположенной в исключительно длинном и широком коридоре, коридоре гостиницы или семейного ощежития. Похоже, что так предполагалось первоначально.В те годы в коммуналках жили почти все, но в подобных коридорных условиях, мне кажется, не очень многие. В комнате мы жили впятером. Коридор был совершенно великолепный – он тянулся в пространстве между двумя подъездами, и по нему можно было ездить на трехколесном велосипеде что я и делал. Коренных москвичей в пятнадцати комнатах этого коридора жило мало. Контингент был социально почти однородный, все люди были небогатые, но кое у кого даже имелся телевизор с линзой, наполненной дистилированной водой из аптеки. Преобладали русские семьи, а в пяти комнатах жили старые одинокие интеллигентные еврейки. Все их имена, скорее всего в силу их некоторой экзотичности, я помню до сих пор. Старенькие сестры Фрима и Клара Марковны смотрели на меня слезящимися глазами и приглашали меня смотреть телевизор. А соседка Анна Павловна окончила Сорбонну и читала романы Золя на языке оригинала. Долгое время она проработала врачом, а на старости лет жила одиноко, тихо и незаметно. Филологическо – искусствоведческое семейство армяно-румыно-русского букета было, пожалуй, единственным чужеродным элементом, которое в составе четырех человек проживало в одной комнате и выделялось своим несколько большим достатком на фоне остальных соседей.Пожилая армянка – глава этого семейства, в прошлом видный деятель документального кино, отличалась добротой и прямо-таки мужской прямотой (в частности, не стеснялась громко произносить слово «идиот» в тех случаях, когда, по ее мнению, человек этого заслуживал), снабжала меня журналами «Крокодил» во время моих многочисленных детских болезней и, вообще, помогала чем могла. Она курила лучшие в мире папиросы «Беломор-Канал». Однажды я, открыв дверь в уборную, обнаружил ее, сидящей на стульчаке с папиросой в зубах. Особенного смущения не было у обоих. Она была совсем своей, вроде мужика, такая же, с усами. Чем-то она смахивала на Раневскую (впрочем, это пришло мне на ум гораздо позже). А вот пожилая одинокая женщина по фамилии Петрова, ходившая по коридору в кухню и обратно в гимнастерке, имела репутацию странной особы и считалась чуть ли не прототипом Анки-пулеметчицы из фильма «Чапаев». Когда я случайно оказался у нее в комнате, то, даже будучи совсем малым ребенком, поразился интерьеру ее помещения: пустота, немного скрашенная металлической кроватью в углу и огромным количеством пустых стеклянных банок по всему полу, что тогда меня не могло не удивить. После ее смерти оказалось, что у нее имелся сын, которого до этого никто не видел. Одним из соседей был отставной начальник погранзаставы с Дальнего Востока, мастер на все руки, орденоносец и хронический алкоголик. Его заслуженной пенсии хватало на прокорм всей его большой семьи – жены, тещи и троих детей. Громких скандалов и склок в коридоре я не помню. Может они и возникали, но от меня они были далекуо – в общей кухне. В целом обстановка была вполне миролюбивая. Ропот возникал лишь периодически, когда Ида Моисеевна поднимала жуткий чад в кухне, летящий по коридору прямо в комнаты, жаря на противне баклажаны. Этот одесский кулинарный изыск был чужд кулинарным пристрастиям основной части обитателей коридора . .