Из жизни Пушкина

Первая моя школа была рядом. Она тоже, как наш дом, была построена до войны. Место, где она стояла, называлось «Церковная горка», а в центре собственно горки, которая была небольшим холмиком над речкой Копытовкой возвышалась церковь Тихвинской божьей матери. Рядом с ней когда-то был путевой дворец царя Алексея Михаловича. Речку очень долго загоняли в трубу, и в овраге, где она текла продолжительное время, стояли озерца, в которых плавали лягушки и водились караси. Я, юный дурак, отчего-то испытывавший от этого первобытный восторг, наученный кем-то (разве я мог додуматься до этого сам? ) бросал в лягушек и головастиков камни, смотрел как они либо прячутся, ныряя вглубь, либо всплывают брюхом вверх, притворившись убитыми мною. В какой-то оцепенелой очумелости мне это было интересно наблюдать. Алексеевская церковь стоит там и сейчас, как и несколько столетий назад, но деревянная «воронья слободка» вокруг нее уже исчезла безвозвратно. В этой деревянной слободке жили некоторые из моих одноклассников. Когда я там появлялся по некоторым школьным делам, суть которых теперь от меня уже ускользает, было ощущение, что я внезапно очутился где-то в далекой деревне. Наверное и в других частях города тогда могли возникать такие ощущения. Вдоль Ярославского шоссе в районе ВДНХ тогда еще стояли вполне одноэтажные деревянные дома, а за оконными рамами на вате лежали яблоки. Кстати сказать, с деревней я познакомился примерно в то же время. Мы, как и большинство москвичей того времени, снимали на лето дачу, которая представляла собой просто комнату в деревенском доме на Сходне. Большая часть поселка была дачная, а другая часть вполне еще деревенская – с крестьянским хозяйством, свиньями и курами. . Там я впервые увидел колодец, настоящий серп, воткнутый в бревно, тех же кур и свиней, как растут грибы и пил воду из родника.

По Москве тогда было много строек и каждая из них была огорожена деревянным забором. Заборы из полноценной древесины ограждали не только стройки, но и предприятия некрупного пошиба, базы и прочие разнобразные заведения. Целые леса изводились на заборы. Леса в буквальном смысле применялись в строительстве. И мостовые вокруг строек тоже были деревянными.понизу были положены деревянные дорожки из досок. Москва еще оставалась частью «Деревянной страны»! За минованием надобности все это уходило в дым. И постепенно с улиц стали исчезать лошади, которых я еще застал за хозяйственной работой .

До поступления в школу я ходил в детский сад, который, как и роддом, находился неподалеку. Я помню, что именно там я не полюбил комковатую застывшую торосами манную кашу и навсегда приобщился к живопись – на стенах висели дежурные репродукции русских передвижников (очаровательная картина Василия Перова «Рыболов» – вы ее тоже должны знать) и на всю жизнь запомнил несколько революционных и патриотических песен: «Вихри враждебные», «Песня про Щорса», «Там вдали за рекой», «Орленок» (особенно жалостливая) и некоторые другие, которые мы, дети, научились петь, держась за руки и идя крохотной колонной в парк и из парка Сокольники, где мы наслаждались природой. Как же я мог забыть – конечно, мы пели и песню «про паровоз». А как же! Известно, что все, что закладывается в детстве остается с тобой на всю жизнь. Так и с этим «паровозом». Подними меня ночью и я спросонок без ошибок спою эту старинную русскую песню. Вот только вспоминаю, что я не мог правильно спеть слова « в Коммуне остановка», а пел «кому не остановка ». То есть понимал смысл этих слов так, что автор вроде как спрашивает, мол, кому ехать дальше, а кто выходит раньше – коль ему не по пути. Про какую-то Коммуну я тогда еще ничего не знал. А еще какая-то девочка рассказывала мне про боженьку на небе и парящих ангелочков вокруг него. Другая, испанская девочка по имени Лолита Мартинес, подарила мне на память свою фотографию, когда возвращалась на родину с родителями.

После моего поступления в первый класс московской школы мы вскорости всей семьей, исключая бабушку, уехали в ГДР, а точнее в ГСВГ – Группу советских войск в Германии, куда отправился служить отец. Меня впереди ждали три новые школы в трех разных населенных пунктах, куда последовательно переводили по службе отца. Было это, если не ошибаюсь, в 1958 году., и об этом периоде я тоже поведую позже Часть детства осталась в Москве. Из первых школьных впечатлений вспоминаются школьная форма в виде гимнастерки, а не пиджака, фуражка с блестящим козырьком и ремень с железной пряжкой, деревянная парта и в ней чернильница – непроливайка, пенал с запасом перьев, промокашки, из которых мальчишки умело скручивали слюнявые шарики для бросания в одноклассников..