Изабелла Баварская

В эту минуту в камеру вошел прево Парижа Во де Бар в сопровождении священника и, чтобы соблюсти законность, приступил к допросу. Каплюш признался в восьмидесяти шести убийствах, помимо тех, которые он совершил, исполняя служебный долг; среди убитых примерно треть составляли женщины и дети.

Спустя час прево ушел, с Каплюшем остался священник и подручный палача, ставший палачом.

На следующий день уже в четыре часа вся большая улица Сен-Дени, улица О-Фев и площадь Пилори были запружены народом, в окнах всех домов торчали головы; казалось, стены бойни близ Шатле и стена кладбища Невинно убиенных младенцев у рынка рухнут под тяжестью облепивших их людей. Казнь была назначена на семь часов.

В половине седьмого в толпе произошло движение; из глоток людей, находившихся близ Шатле, вырвался мощный крик, возвестивший тем, кто находился близ площади Пилори, что осужденный двинулся в путь. Он добился от Горжю, от которого зависела эта последняя милость, чтобы его не везли на осле или в повозке; Каплюш твердым шагом шествовал между священником и новоиспеченным палачом, на ходу помахивая рукой и приветствуя тех, кого он узнавал в толпе. Наконец он ступил на площадь Пилори, вошел в круг диаметром двадцать футов, образованный отрядом стрелков, посреди которого у кучи песка возвышалась плаха. Круг разомкнулся, чтобы его пропустить, и сомкнулся за ним вновь. Для тех, кто находился поодаль и не мог видеть за головами соседей, были поставлены скамьи и стулья; люди образовали как бы воронку цирка, верхней ступенью которого были крыши домов.

Каплюш смело шагнул к плахе, удостоверился, что она не покривилась, придвинул ее к куче песка, от которой она, как ему показалось, далеко отстояла, и вновь проверил лезвие меча; затем, закончив все приготовления, он встал на колени и тихо прошептал молитву; священник поднес к его губам крест.

Горжю стоял подле него, опираясь на его длинный меч. Часы пробили первый удар; мэтр Каплюш громким голосом испросил благословения у Бога и положил голову на плаху.

Все затаили дыхание, толпа была недвижна, казалось, каждый прирос к месту, живыми оставались одни глаза.

Вдруг, словно молния, сверкнуло лезвие, часы пробили седьмой удар, и меч Горжю опустился, голова скатилась на песок и обагрила его кровью.

Тело, отделившееся от головы, отвратительно дернулось и стало сползать на руках и коленях; из артерий перерезанного горла, словно вода из фонтана, брызнула кровь.

Стотысячная толпа испустила громкий крик — к людям вернулось дыхание.

ГЛАВА XXIII

Политические надежды герцога Бургундского оправдались: Париж устал, жизнь, которую он вел последнее время, измучила его; он вдруг разом избавился от всех напастей, и то, что происходило само собой, люди приписывали герцогу, его строгости, а в особенности расправу с Каплюшем — этим главным возмутителем спокойствия. Сразу же после его смерти порядок был восстановлен, повсюду славословили герцога Бургундского, но тут на все еще кровоточащий город обрушилось новое несчастье: чума — бесплотная и ненасытная сестра гражданской войны.

Вспыхнула ужасная эпидемия. Голод, нищета, мертвецы, оставленные на улицах, политические страсти, заставлявшие кипеть кровь в жилах, — вот адские голоса, позвавшие ее. Народ, сам пришедший в ужас от потрясших его толчков и уже начавший успокаиваться, увидел в этом новом биче карающую десницу, — им овладела странная лихорадка. Вместо того чтобы сидеть дома и стараться спастись от болезни, пораженные чумой выскакивали на улицу и кричали как оглашенные, что их пожирает адский огонь; бороздя во всех направлениях толпу, которая в ужасе расступалась, пропуская их, они бросались кто в колодцы, кто в реку. И опять мертвых оказалось больше, чем могил, а умирающих — больше, чем священников. Люди, обнаружившие у себя первые признаки болезни, силой останавливали на улицах стариков и исповедовались им. Знатных вельмож эпидемия щадила не больше, чем простой люд; от нее погибли принц д’Оранж и сеньор де Пуа; один из братьев Фоссезов, направлявшийся ко двору герцога, почувствовал приближение болезни, уже ступив на крыльцо дворца Сен-Поль; решив продолжать свой путь, он поднялся на шесть ступенек, но остановился, побледнел, волосы у него на голове зашевелились, ноги стали подгибаться. Он успел только скрестить руки на груди да проговорить: «Господи, сжалься надо мной» — и упал замертво. Герцог Бретонский, герцоги Анжуйский и Алансонский укрылись в Корбее, де Жиак с женой — в замке Крей, пожалованном им герцогом Бургундским.

Порой за окнами дворца Сен-Поль, словно тени, проходили герцог и королева; они бросали взгляд на улицу, где разыгрывались сцены отчаяния, но помочь ничем не могли и оставались во дворце; поговаривали, что у короля начался новый приступ безумия.