Изабелла Баварская

Потом, сойдя с тумбы на землю, старик поспешно, насколько позволял ему преклонный возраст, зашагал по улице, ведущей к епископскому дворцу.

Бетизака вели туда же, но по другой, широкой улице, по-прежнему в окружении огромной толпы, которая время от времени разражалась негодующими криками. Преступник различал в этих криках лишь голос ярости народа, который видит, что добыча от него ускользает, и он даже удивлялся тому, что эти люди позволяют ему так спокойно выйти из стен города. Когда его привели на площадь перед епископским дворцом, то и здесь он не был встревожен гневным криком толпы, подхваченным теми, кто его сопровождал. Но тут люди устремились к самой середине площади, где был сложен костер, из которого поднималась виселица, протягивая к главной улице свою тощую руку с цепью и железным ошейником. Бетизак остался один со своими четырьмя стражниками — настолько все торопились занять удобные места около эшафота.

В эту минуту истина предстала перед Бетизаком во всей своей наготе: она обрела облик смерти.

— О герцог, герцог, — вскричал он, — я погиб! Помогите, помогите!..

Толпа ответила возгласами проклятия: она проклинала герцога Беррийского вместе с его казначеем.

Так как преступник ни за что не хотел идти дальше, четверо стражников подняли его и понесли на руках; он отбивался, кричал, что он вовсе не еретик, что он верит в воплотившегося Христа и Святую Мадонну, божился, что говорит правду, просил у народа пощады, но каждый раз слова его встречались взрывами хохота. Он призывал на помощь герцога Беррийского, но крики «Смерть! Смерть!» были ответом на все его мольбы. В конце концов стражники подтащили Бетизака к костру. И здесь он увидел старика: тот стоял, опершись на одно из бревен, загораживавших проход к костру.

— Негодяй! — воскликнул Бетизак. — Это ты привел меня сюда!.. Люди добрые! Я ни в чем не виноват, этот человек околдовал меня. Спасите, люди добрые, пощадите!..

Старик рассмеялся.

— Память, видать, у тебя хорошая! — крикнул он Бетизаку. — Не забываешь друзей, которые советуют тебе добро. Вот мой последний совет: подумай о душе своей!

— Да-да… — промолвил Бетизак, надеясь выиграть время, — да-да… священника… священника!..

— А на что ему священник-то? — спросил старик, повернувшись к толпе. — У этого изверга нет души, а тело его уже погибло!

— Смерть ему! Смерть ему! — ревела толпа.

К Бетизаку подошел палач.

— Бетизак, — обратился он к нему, — вы осуждены на смертную казнь, ваши дурные поступки привели вас к печальному концу.

Бетизак не двигался, глаза его бессмысленно смотрели вокруг, волосы встали дыбом. Палач схватил его за руку, и пошел он покорно, как ребенок. Взойдя на эшафот, палач приподнял преступника, а подручные, раскрыв ошейник, надели его на шею Бетизаку: он повис, хотя удушье еще не наступило. В эту самую минуту старик схватил заранее приготовленный горящий факел и поджег костер; палач и его помощники соскочили с помоста. Пламя, готовое поглотить несчастного, возвратило ему силу. И тогда он, без единого крика, уже не прося больше пощады, схватился обеими руками за цепь, на которой висел, и, цепляясь за кольца, стал карабкаться по ней все выше и выше, пока не добрался до перекладины. Обхватив ее руками и ногами, он, насколько это было возможно, удалился от пламени. Костер пока еще только разгорался, пламя его не доставало, но вскоре оно охватило всю виселицу и, как живое, наделенное душой существо, как змея, подняло голову к Бетизаку, меча в него дым и искры, и наконец лизнуло его огненным языком. От этой смертоносной ласки несчастный закричал: одежда на нем запылала.

Воцарилась глубокая тишина: толпа замерла, боясь упустить мельчайшую подробность в этой последней схватке между человеком и стихией; слышны были только его жалобные стоны и ее ликующий рев. Человек и огонь, жертва и палач, казалось, сплелись друг с другом в смертельном объятии, но наступила минута, и человек признал себя побежденным: колени его ослабли, руки отказывались держаться за раскаленную цепь; он испустил истошный крик и, свалившись, повис, охваченный пламенем. Это бесформенное существо, уже утратившее человеческий облик, еще несколько секунд судорожно извивалось в огне, потом замерло в неподвижности. Еще через мгновение кольцо, державшее цепь, высвободилось, ибо и сама виселица уже горела, и тогда, словно увлекаемый в преисподнюю, труп упал и исчез в пламени костра.

Несметная толпа сразу же молча разошлась, подле костра остался только старик, и каждый спрашивал себя, уж не сам ли сатана явился за душой грешника.

Старик этот был человеком, чья дочь стала жертвой насилия Бетизака.

ГЛАВА VI