— По-вашему, власть над людьми не может не казаться колдовской суеверному псу или одурманенной религией обезьяне?
— Значит, по-вашему… — Роберт отчаянно замотал головой. — Я не понимаю. Вы хотите сказать, что в вашей власти нет ничего магического?
— Не больше, чем в моем зрении, осязании или обонянии.
— Откуда же тогда она берется?
— Из чрева Вселенной, которая гораздо щедрее и непостижимее, чем мы в состоянии понять.
— Но Фауст, этот Тадеуш… Его колдовство увенчалось успехом. Он вызвал дьявола.
— Или заявил, что это был дьявол.
— Но если не дьявол, то что это было?
Лайтборн пожал плечами.
— Чтобы спросить об этом, мы и отправились в Париж.
— Почему в Париж? Там живет кто-то, способный ответить на этот вопрос?
Лайтборн посмотрел на Миледи, потом сказал:
— Да, женщина, которая сделала нас такими существами, какие мы есть теперь.
Роберт переводил взгляд с одного на другого. Их глаза, казалось, стали внезапно неимоверно яркими. У него росла уверенность, что именно эта яркость заставила Годолфина снова жалобно заскулить. У него самого возникло сомнение, не броситься ли ниц на пол, чтобы не видеть лиц этих опасных и странных существ. И все же в какой-то момент он позабыл, что они демоны, и заставил себя поверить, что вскоре сможет стать таким же, как они.
— Кто она такая, — спросил он, растягивая слова, — эта женщина, устроившая ваше превращение?
На лице Лайтборна появилась улыбка, и он отвернулся, явно не желая отвечать.
— Она нам известна, — в конце концов пробормотал он с неохотой, — как маркиза де Мовизьер.
— И?.. — Роберт облизнул губы. — Поговорив с ней, что вы узнали?
Лайтборн выглянул в окно, потом снова улыбнулся.
— Вы скоро выясните это сами.
— Каким образом? — спросил Роберт, пытаясь подняться на ноги. — Куда мы едем?
Лайтборн вскинул брови.
— В Мортлейк, — прошептал он и снова выглянул в окно.
Карета замедлила ход. Роберт тоже наклонился к окну. Всюду было темно. Он вытянул шею и увидел далеко позади усеянный пятнами света темный силуэт Лондона, бесформенной кучей громоздившийся под светом звезд и полной луны. Карета остановилась, и Роберт выбрался из нее. Он ощутил под ногами болотистую почву. Мальчик понял, что стоит на берегу Темзы, и огляделся. Его привезли на открытую сельскую местность, ландшафт которой оживляла только громада полуразрушенного здания на противоположном берегу реки. Белые кирпичи стен выглядели в бледном лунном свете костями, а окна казались провалами глазниц в этих костяных стенах. Только в башне здания светилось единственное окно.
Лайтборн повел их к поджидавшей лодке.
— Прошу, — сказал он, жестом указывая на нее, — нетерпение мадам Маркизы может дойти до предела.
— Она ждет нас?
— Нет, — ответил Лайтборн.
Он помог Миледи занять место в лодке, потом снова посмотрел на Роберта со злобной ухмылкой и добавил:
— Она ждет вас.
Он щелкнул пальцами. Годолфин, севший на весла, мгновенно принялся грести. Роберт молча лежал на спине. Где-то внутри его нарастало ощущение ужаса, такого ужаса, какого он еще не испытывал с того момента, когда согласился стать Робертом Ловеласом. Он сжал рукоятку сабли, попытался вспомнить свое отражение в зеркале, потрогал пряди своих длинных волос. Но с каждым всплеском весел неприятное ощущение нарастало. Тем не менее, когда лодка причалила к берегу и он ступил на землю, не осталось ничего другого, как идти к дому.
К его удивлению, Миледи тоже разнервничалась, о чем свидетельствовали плотно сжатые губы и слегка расширенные ноздри ее красивого носа.
— Каким запустением веет от всего этого, — пробормотала она, подняв взгляд на возвышавшийся перед ними дом.
Лайтборн пристально посмотрел ей в лицо.
— Нет сомнения, что достаточно скоро мы увидим дом полностью восстановленным, — успокоил он Миледи.
Он дал Годолфину команду протаптывать тропу среди сорняков, но, прежде чем пойти за ним следом, обернулся и добавил:
— В конце концов, миновало почти семьдесят лет.