Избегнув чар Сократа…

Геопартия располагается в роще близ деревни. Она занимает обширный рубленый дом о двух крылечках, который вместил все: общую камору с компьютером, принтером и картами на стенах, семейство начальника, комнату Бори, мою комнату, да еще остались две-три глухие двери, за которыми пауки и тайна, как в замке Синей Бороды. Я никогда не жила в деревянном доме, у него даже запах позапрошло-столетний. Из моих окон видны кусты при огороде, угол забора, сосны, в окнах конторы синеет Кама.

Я Вас не утомила, Марина? Поймала за пуговицу, достаю по полной… ничего?

В общем, в тот же вечер было устроено новоселье. Я была всерьез, гидрогеолог, второй человек после начальника, а то и первый, когда начнутся опробования. Сменив джинсы на синее в горошек платье с кружевным воротничком, а прическу со стразами на простую косу, я опустилась за стол с незнакомыми людьми. Стаканы сдвинулись. Стаканы, Марина, стаканы… Через час замшелый холостяк Боря Клюев, закинув шахматный задачник, предложил мне руку и сердце, но вскоре он разбил себе нос, и помолвка расстроилась.

Начались танцы. Иван Николаевич пригласил меня, повел широким шагом, покачивая, как океанский корабль. Необыкновенно! Вдруг резкий звон заставил меня вскрикнуть – синеокая Рая, бледная, как мрамор, стояла над разбитыми тарелками, вонзив в меня ревнивые глаза-гвозди.

Муж обхватил ее.

– Рая, опомнись!

Она отвесила ему полновесную пощечину.

Отрезвевший Клюев утащил меня прочь. Мы сбежали к реке, забрались в привязанную лодку. И здесь под мерное покачивание и плеск волны он поведал мне о здешнем житье-бытье. Ссадина на его носу кровоточила, он промокал ее моим кружевным платком.

Пламенное солнце садилось в сосновые верхушки на том берегу. Мимо плыли какие-то конверты, письма, на середине реки смешивал разноцветную воду катер "Зодиак".

Так закончился первый день.

от Аннеты 19 июня

Пишу вдогонку, не дожидаясь ответа, так хочется рассказать Вам, Марина!

Я давно работаю, много езжу. Нет, "езжу"– не то слово, мы носимся, как угорелые, завивая пыль столбом, и придорожные березы, словно женщины, протягивают нам белые руки. Леса вокруг дремучие, старо-прежние. Можно прижаться лицом к теплой сосне, упасть ничком во мхи: все пахнет травой, смолой, хвоей. О, эти запахи! А первобытность! Вчера на поляне буровой станок зацепил две пушистые зеленые елочки, они стоят, накренившись, обнявшись, как две сестренки, и пахнут, пахнут из последних сил.

Работаем круглосуточно. На ночных сменах горят костры, поют-заливаются шальные соловьи. Два часа темноты, светлое высокое северное небо. Душа полна радости, даже руках веселье. Я ухожу на дальний край поляны, забираюсь в спальный мешок. Три звезды и комар – моя компания. Белка сбежит с дерева, ежик приостановится в любопытстве – что это здесь положили?

И горят, горят в траве зеленые светляки. Отпад!

Зато уж и день получается длинный-предлинный и весь мой-пре-мой, от зари до зари, не то, что в Москве, среди сонных бумаг Управления. Одна стена за окном чего стоит!

(Чур, без обиды, да, Марина?)

И все же нельзя сказать, чтобы я вмиг прониклась тонкостями бурового искусства. Ни-ни. Люди, грохот. Вообще-то, я ужасно стеснительная, хотя у Вас, наверняка, другое мнение. Пришлось наблюдать, сидя на ящиках с керном, заучивать последовательность буровых подъемов-спусков, свинчиваний-развинчиваний, пока не уяснилось в моей голове.

– Что, девочка, освоила технику бурения? – посмотрел один из рабочих, едва я, наконец, разобралась, что к чему.

Сказать по правде, я боюсь их всех, насмешливых и дерзких, говорю, указываю ровным голосом, а в душе прячусь за последний кустик, а тут… есть тут один мастер. Загорелый, складный, зеленоглазый, как лесной бог. Я сама не своя, я как на горячих углях. Пошла по колее в ритме вальса, оглянулась – смотрит и как!

Шла я тогда, шла и встретила просеку. Слетел глухарь, заквохтала другая птица, открылась светлая чистая поляна. Трава некошеная, пряная. Легла навзничь, смотрела в небо… взлетела, слилась. Ни с чем не сравнится…

Мой тихий дом встречает меня, как награда. Цветастые сатиновые занавески, опустошившие мой кошелек, полосатый коврик-половичок, насмешивший ценой всю деревню. Собственная комната с ключом от двери – необыкновенно! В Москве я живу с мамой, братом, его женой, его тещей, его дочкой в одной квартире. Уф!.. Представьте моё нынешнее блаженство! Окно, забросанное ладонями зеленых листьев, ломаная кривая ветвей… вздрогнет ветка, а самой птицы не видно… И хочется смотреть, затаившись, и жалко спать, закрывать глаза, вдруг растеряешь поутру всю свою радость.

от Марины 21 июня