Избегнув чар Сократа…

Ты ставишь меня в тупик, Аннета. Письма твои романтичны, и сама ты, видно, изрядная мечтательница. А потому, коль скоро я облечена твоим доверием, позволь опустить тебя с неба на землю. Начнем с полевой документации, что стекается в Управление со всех объектов. Просмотрев то, что пришло за твоей подписью, считаю необходимым насторожить твое внимание. Очень небрежно! Ошибки, пропуски, скорый почерк – это никуда не годится. Ты не на практике, милочка, ты на работе, где надо дело делать, а не витать в облаках. Очнись, пока не поздно. Поняла?

Передай Клюеву, это и его вина тоже.

Не знаю, как повернутся дела с очередной сменой названия и начальства в нашем Управлении, но, в любом случае, работа каждого сотрудника отныне совершенно прозрачна относительно его полезности.

Еще раз – поняла?

Далее. В своей восторженности ты упускаешь, что на наши объекты уезжают не без корыстных, вполне понятных и уважаемых целей. Твой доход (извини за вторжение) составляют весьма недурная зарплата инженера-гидрогеолога целого объекта, плюс сорок процентов полевого довольствия, плюс районный коэффициент и кое-какие премиальные. При умеренных тратах, если, как водится у добрых людей, проживать только полевые, что вовсе не сложно, имея под боком служебную курортную столовую, ты вернешься в Москву богатой невестой. Поучись-ка у Раисы.

Еще. Эти молодежные словечки… еще не остыла от них?

И последнее. Не уверена, однако, рискну намекнуть на правах старшей, что любые сплетни с объектов неизбежно достигают ушей Управления. Их ждут с вожделением.

Впрочем, сдаю назад: ты – девица взрослая, своенравная, поступай, как знаешь. Пока все. Пиши.

от Аннеты 26 июня

Благодарю за строгость, многоуважаемая Марина.

И теперь, внявши добрым советам, я стану… в общем, сама полезность. И не за страх вовсе, но за совесть, потому что прониклась и люблю порядокы.

Вот-тц.

Итак, место действия – стог сена, лучший среди лучших на светлом лугу. Я лежу на самом верху и навожу блеск на полевую документацию. Предо мной буровые журналы, бланки, чистая бумага, а вокруг духота и прелость, землянично-брусничный настой. И медовый – от пушистой мордочки лилового короставника. Надо мной туманно-крылые полупрозрачные облака, на мне – стрекозиные дымчатые очки и беспредельно-открытый сарафан с кружевной крахмальной нижней юбкой, сшитой собственными руками. Люблю пережитки!

Солнце жжет мою спину, мне чудится пляж, синяя кромка моря и счастье, счастье, поджидающее меня за поворотом. Ах, море! Говорят, им грезят потомки Атлантиды, люди с голубыми глазами. Необыкновенно! Купила тетрадь с изображением парусного корабля и вздрогнула предчувствием счастья.

…Вдохни аромат цветка – и поймешь лето, пройдись по тропке, примусоренной соломинками – та-та-та! Ах, счастье! Оно грезится мне постоянно, и разве может быть иначе под этим солнцем, в такой прекрасный летний день?!!

…А из сена меж тем наползают мошки, жучки-паучки-мотылечки, пёстрые обитатели одной копны. И далеко не всем улыбается солнышко-счастье. Вот на бумагу с трудом взобралась ободранная мoха – крылья изломаны, ног не хватает, усики тоже не целы; вскарабкалась и застыла в изнеможении прямо на строчке. Мешает, да жаль сгонять, кругом необоримый сенной навал. Сколько их пострадало в несчастии "сенокос"!

Лежу, смотрю… я в тупике. Ободранная моха и я… связи не улавливаю, а ведь должна быть… Нет, безнадежно. Лежу, смотрю.

Зато производственные дела у нас в большом-большом порядке. Бурим, пишем, опробуем. Да еще уехал Клюев. Повез Вам мой привет и льдисто-лиловый образец гипса с глубины сто метров. Мы взяли его горяченьким от обуривания и с ювелирным тщанием отбили по затертостям геологическим молотком. Да украсится им Ваш рабочий стол!

Вот-тц.

А и прощался Боря четыре дня, а и гуляла на проводах вся обслуга, все, с кем он не успел поругаться. Бедный Боря! На причале, смурной и мутный, он сжал мою руку и сказал с проникновенной запиночкой.

– П-прощай, Аннета. Жалею, что не встретил тебя раньше.

– А зачем? – пренаивно спросила я.

– Н-ну, я бы что-нибудь придумал.

– Например?

Тут я хихикнула, а он чмок меня в щеку, а я дерг его за хохол на темечке. На том и расстались.

Странный чел! Шутки и анекдоты не смешат его, красоты природы не впечатляют, если он в одиночестве и не с кем поделиться; всегда напряжен, застенчив до косноязычия. И с таким характером ссорится напропалую… Или потому и ссорится, что "с таким характером"? Бедный Боря!

После его отъезда в огромном доме остались три человека. Вы знаете Коробковых, Марина, красивая пара, не правда ли? Полгода, если не больше, придется жить бок о бок с этим семейством. Молодые, им всего по тридцать два года, а они вместе уже одиннадцать лет! И, как я посмотрю, между ними далеко не все ладно, стычка не катит, хотя это, трам-пам-пам, и не мое дело. Синеокая Рая влюблена в него рабски, безоглядно, она без него не живет, каждую минуту ждет, ищет, а, найдя, ведет домой, где ссоры и насущные нужды составляют обыкновение их семейной жизни.