Изборник

И се въ единъ дьнь шедъшю великууму отьцю нашему Феодосию нѣкоторааго ради орудия къ христолюбьцю князю Изяславу,[68] далече ему сущю отъ града. Таче яко и пришьдъ и до вечера умудивъшю ему орудия ради. И повелѣ христолюбьць, нощьнааго ради посъпания ему, на возѣ допровадити и́ до манастыря его. И яко бысть идыи путьмь и возяи его, видѣвы и́ въ такои одежи сущааго и мьнѣвъ, яко единъ от убогыхъ есть, глагола ему: «Чьрноризьче! Се бо ты по вься дьни пороздьнъ еси, азъ же трудьнъ сыи. Не могу на кони ѣхати. Нъ сице сътворивѣ: да азъ ти лягу на возѣ, ты же могыи на кони ѣхати». То же блаженыи съ вьсякыимь съмѣрениемь въста, въсѣде на кони, а оному же легъшю на возѣ, и идяше путьмь, радуяся и славя бога. И егда же въздрѣмаашеся, тъгда же съсѣдъ, текъ, идяаше въскраи коня, дондеже трудяашеся, ти тако пакы на конь въсядяше. Таче же уже зорямъ въсходящемъ и вельможамъ ѣдущемъ къ князю, и издалеча познавъше блаженааго и съсѣдше съ конь, поклоняахуся убо блаженууму отьцю нашему Феодосию. Тъгда же глагола отроку: «Се уже, чадо, свѣтъ есть! Въсяди на конь свои». Онъ же видѣвъ, еже тако вьси покланяхуться ему, и ужасеся въ умѣ и, трепетен сыи, въста и въезде на конь. Ти тако поиде путьмь, а преподобьнууму Феодосию на возѣ сѣдящю. Вси же боляре, сърѣтъше, покланяхуся ему. Таче дошьдъшю ему манастыря, и се ишедъше вься братия поклонишася ему до земля. То же отрокъ больми ужасеся, помышляя въ себе: кто сь есть, еже тако вьси покланяються ему? И емы и́ за руку, въведе и́ въ трапезьницю, таче повелѣ ему дати ѣсти и пити, елико хощеть, еще же и кунами тому давъ, отъпусти и́. Си же съповѣда самъ братии повозьникъ тъ, а блаженууму о семь никому же явивъшю, иъ сице бѣ убо по вся дьни о сихъ уча братию, не възноситися ни о чемь же, нъ съмерену быти мниху, а самому мьньшю всѣхъ творитися и не величатися, нъ къ вьсѣмъ покориву быти. «И ходяще же — глаголааше имъ — руцѣ съгъбенѣ на прьсьхъ своихъ къжьдо да имате, и никто же васъ да не преходить въ съмѣрении же вашемь, да ся покланяете къждо другъ къ другу, яко же есть лѣпо мьниху, и не преходити же отъ келиѣ въ келию, нъ въ своей келии къждо васъ да молить бога». Сицими же и шгѣми словесы по вся дьни не престая ихъ наказааше, и аще пакы слышааше от братия, кому же сущю от мьчьтании бѣсовьскыихъ, то сия призъвавъ и, яко въ вьсѣхъ искушенихъ бывъ, учааше и наказааше стати крѣпъцѣ противу дияволемъ къзньмъ, никако же поступати, ни раслабѣтися от мьчьтании и бѣсовьсвыя напасти, не отходити имъ от мѣста того, нъ постъмь и молитвою оградитися и бога часто призывати на побѣду злааго бѣса. Глаголааше же и се къ нимъ, яко тако и мнѣ бѣ испьрва. «Единои бо нощи поющю ми въ кели обычьныя псалъмы, и се пьсъ чьрнъ ста предъ мною, яко же, имь мнѣ нельзѣ ни поклонитися. Стоящю же ему на многъ часъ предъ мною, се же азъ постреченъ бывъ, хотѣхъ ударити и́, и се невидимъ бысть от мене. Тъгда же страхъ и трепетъ обиятъ мя, яко же хотѣти ми бѣжати отъ мѣста того, яко аще не бы господь помоглъ ми. Се бо малы въспрянувъ от ужасти, начахъ прилѣжьно бога молити и часто поклоние колѣномъ творити, и тако отбѣже отъ мене страхъ тъ, яко же отъ того часа не бояти ми ся ихъ, аще предъ очима моима являхуть ми ся». Къ симъ же и ина многа словеса глаголааше, крѣпя я́ на зълыя духы. И тако отпущааше я́, радующася и славя бога о таковѣмь наказании добляаго наставьника и учителя ихъ.