Избранная и беглец

Он дернулся, когда на предплечье легла ее рука, теплая, мягкая. Первым порывом было схватить эту узкую кисть, прижаться к ней губами, перецеловать каждый пальчик… Но он сдержался. Незачем теперь.

— Оллин. — В голосе Айрис звякнула тревога. — Скажи, ты помнишь, что было раньше?

— Конечно, помню. Взрыв. Я закрыл собой официантку, перекинулся. Когда пришел в себя, дядюшка объявил, что меня надо устранить. Ну и вот. Не устранил, выходит?

Айрис всхлипнула и прикусила губу. В ее чудесных глазах, похожих на бриллианты, плескались невыплаканные слезы.

— Устранил, — хрипло произнесла она. — Тебя спас Виран Тал, потому что надеялся извлечь из этого выгоду.

— Извлек?

У него было чувство, что они говорят совсем не о том, о чем надо бы. Но почему-то о том, самом важном, не получалось. Не хватало ни храбрости, ни решимости.

— Извлек, — прошептала Айрис. — Я вылечила его сестру, а он вернул мне тебя.

— Да, — согласился Оллин, — ты же теперь высшая Эрфеста. Наверное, твои возможности ничем не ограничены.

И умолк, не зная, что говорить дальше, да и стоит ли.

Уголки рта Айрис скорбно опустились.

— Оллин, я… Прости, я сглупила. Я должна была поговорить с тобой. И та видеозапись, это ведь все Лилиан…

— Не нужно теперь, — хрипло и несколько поспешно оборвал ее он. — Наверное, быть высшей — это твое предназначение. В конце концов, Поддержку ты встретила куда раньше, чем меня.

— Но это же ничего не значит, — выдохнула Айрис.

— Это многое значит и многое объясняет. Спасибо, что вылечила. Это даст мне возможность жить дальше.

— Оллин…

Он вдруг почувствовал всю терзавшую ее боль. Почувствовал, как свою собственную. И находиться рядом было невыносимо, еще немного, и его самого расплющит в кровавую кашу. Да и к чему ворошить прошлое? Каждый сделал свой выбор. Или Айрис сделала выбор за них обоих.

И Оллин, обзывая себя в душе жалким трусом и безвольной тряпкой, сделал то, что выглядело, наверное, совершенно глупо: он позволил аватару вырваться на поверхность. Айрис отшатнулась, когда когтистые лапы царапнули стену, но вместо того, чтобы бежать, просто кинулась к нему в попытке обхватить за шею. Оллин увернулся от столь желанных объятий, дурея от ее аромата, и, оскальзываясь, бросился к двери.

— Оллин!

Нет, он больше не хотел ничего слышать. Слишком плохо, слишком больно. Слишком велика раздирающая сто сила желания прижать ее к себе и никогда не отпускать больше.

Он боднул дверь головой, распахивая ее, вылетел в коридор и помчался вниз по лестнице куда глаза глядят. По пути ему встречались люди, женщины отскакивали в сторону с истошным визгом, мужчины торопились вжаться в стену и сделаться невидимыми. Оллин почти ничего вокруг себя не видел, он несся со всех ног — и внезапно оказался во внутреннем дворе замка. Там, где росли старые, искореженные временем фруктовые деревья, и обоняние уловило запах воды. Рыкнув, он рванул туда. Ему просто необходимо было куда-то спрятаться, чтобы не видеть ее, не ощущать… И наконец, плюхнулся в небольшой прудик, подняв тучу брызг и взбаламутив воду.

Прудик оказался довольно глубоким, и Оллин, мысленно вопя от терзающей его боли, сжался в комок на самом его дне.

Темно, тихо, холодно. Так-то будет лучше. А потом, ночью, он вообще уберется из замка. На Эрфесте много лесов, совершенно диких, и уж там аватар не пропадет.

* * *

И все. Как будто о нем забыли. Оллин даже возмутился в душе — как так, никто не побежал за ним, не стал выуживать из пруда. Айрис даже не попыталась поговорить. Как-то совсем обидно стало. Но это подтверждало его догадки: он не был нужен высшей. Если бы хотела, то… Он и сам не знал уже, что такого должна была сказать или сделать Айрис, чтобы он честно взглянул ей в глаза и признал: да, я веду себя как дурак. И — да, наверное, ошибки совершают все, и кто-то должен первым простить и первым шагнуть навстречу.

Оллин сидел на дне пруда. И понимал, что не сможет себя заставить стать этим «первым», более взрослым и разумным. Он просто не мог — и все тут. Ну вылезет он сейчас из воды, ну явится пред светлые очи богини. А ей только посмеяться останется, и права будет.

Глупец. Сам себя загнал в ловушку, из которой выход — только за пределы замка.

Когда уровень кислорода в крови сделался критическим, Оллин все же вынырнул осторожно, высунул нос наружу. Подышал, вытянул шею и, подгребая лапами, все же осмотрелся. Никого не было рядом с прудом. Только на пологом берегу на фольге лежала большая сырая рыбина, такая, какую он любил. Воровато оглядевшись, Оллин подплыл ближе, схватил угощение и утащил под воду, а там с наслаждением размолол ее зубами. И снова залег на дно, пытаясь сообразить, что же делать теперь, когда он сам уже испортил, что мог.