Избранная лирика

На запад стремился роскошный закат;
Я встал на холме, у вершины,
Восторг, что предшествует дрёме, стократ
Звенел сквозь леса и долины.

Должны ль мы покинуть столь благостный дом?

Сказал я, страдая душою,
И скорбно к темнице пошёл я потом,
Где каторжник был за стеною.

Ворота в тени от массивнейших стен, —

Тюрьмы ощутил я дыханье:
Сквозь прутья я вижу вблизи, как согбен
В ней страждет изгой состраданья.

Глава на плече, чёрных прядей узлы,

Глубок его вздох и взволнован,
В унынье он видит свои кандалы, —
В них будет всю жизнь он закован.

Не мог я без горя смотреть на него,

Покрытого грязью, щетиной;
Но мыслью проникнул я к сердцу его,
Создав там ужасней картины.

Ослабший костяк, соков жизни в нём нет,

О прошлом забыл он в надежде;
Но грех, что его угнетал много лет,
Чернит его взгляд, как и прежде.

Лишь с тайных советов, с кровавых полей,

Король возвратится в покои,
Лесть разума славит его поскорей,
Чтоб спал он безгрешно в покое.

Ведь если несчастья забылись навек,

И совесть живёт без мученья,
Средь грохота должен тот спать человек;
В болезни и без утешенья.

Когда его ночью оковы теснят,

Чей вес не выносится боле,
Бедняга забыться дремотою рад,
На нарах вертясь поневоле.

А взвоет мастифф на цепи у ворот, —

В холодном поту он проснётся,
И боль его тысячью игл обожжёт,
И сердце от ужаса бьётся.

Глаза он запавшие поднял чуть-чуть,

С трепещущей влагою взгляда;
Казалось, чтоб скорбную тишь всколыхнуть
Спросил он: «Тебе что здесь надо?».

«Страдалец! Стоит здесь не праздный бахвал,

Чтоб сравнивать жребии наши в гордыне,
А тот, кто добро воспринять пожелал,
Придя, чтобы скорбь разделить твою ныне.

Хоть жалость к тебе и не так велика,

Хоть портит тебя твоё грубое слово,
Была б у меня столь могуча рука,
На почве другой ты цвести смог бы снова».

The Convict