Избранная лирика

                       Уж смерклось. Ровный свет луны
                       Лежит на рощах и лугу.
                       Бог весть откуда гулкий клич
                       Подруге шлет угрюмый сыч.
                       Тоскливо в лунной тишине
                       "Угу!" — плывет — "Угу-у! Угу-у!".

                       Что так спешишь, что так дрожишь,

                       Что не в себе ты, Бетти Фой?
                       Зачем на пони водружен
                       Бедняжка слабоумный Джон,
                       Сыночек горемычный твой?

                       Уж все в округе спят давно.

                       Сними, сними его с седла!
                       Он горд, он радостно мычит;
                       Но, Бетти! он ли вдруг помчит
                       Сквозь сумрак вешний, как стрела?

                       Но Бетти знает лишь одно:

                       В беде соседка, Сьюзен Гей;
                       Она стара, она больна,
                       Совсем одна живет она,
                       И очень худо нынче ей.

                       А рядом ни души живой,

                       Ни дома на версту вокруг.
                       Кто вразумит их в эту ночь,
                       Как старой Сьюзен им помочь,
                       Чем облегчить ее недуг?

                       Они одни, темно кругом,

                       И мужа Бетти дома нет:
                       Он дровосек; в соседний дол
                       Вчера он лес валить ушел.
                       Что делать им? Кто даст ответ?

                       И Бетти пони своего

                       Тогда выводит со двора.
                       Конек тот всюду и везде —
                       Что на кормежке, что в узде —
                       Являл отменно смирный нрав.

                       Оседлан добрый пони вмиг,

                       И — случай видан ли такой? —
                       В дорогу Бетти снаряжен
                       Бедняжка слабоумный Джон,
                       Ее сыночек дорогой.

                       Вниз по долине, через мост

                       Пускай он в город мчит скорей.
                       У церкви доктор там живет,
                       Пускай его он позовет,
                       А то помрет ведь Сьюзен Гей.

                       Не нужно Джонни ни хлыста,

                       Ни острых шпор, ни света дня.
                       Лишь веткой остролиста он
                       Размахивает, возбужден,
                       Над холкой своего коня.

                       Полна тревог, полна забот,

                       Внушала долго сыну мать,
                       Какой держать он должен путь,
                       Где вправо, влево где свернуть,
                       Как мест опасных избегать.

                       А самой главной из забот

                       Была: "Сынок, потом домой!
                       Нигде не жди, нигде не стой,
                       Позвал врача — и враз домой.
                       Ты понял, Джон, разумник мой?"

                       И Джонни радостно в ответ

                       Мычит, кивает, в путь готов,
                       Уздечку дергает, спеша.
                       И материнская душа
                       Ответ тот поняла без слов.

                       Хоть Бетти впору их вернуть,

                       Она сдержала свой порыв,
                       Лошадке легкий дав шлепок.
                       И вот уж тронулся конек,
                       И Бетти вслед глядит, застыв.

                       Но только тронулся конек, —

                       Бедняжка слабоумный Джон! —
                       От счастья сам он стал не свой,
                       Не шевельнет рукой-ногой,
                       Уздечку еле держит он.

                       В руке поникшей остролист

                       Застыл недвижен; в вышине
                       Над лесом мартовским луна
                       Не так тиха, не так нема,
                       Как этот мальчик на коне.

                       Все ликовало, пело в нем.

                       Так с полверсты проехал он,
                       Забыв и повод под рукой,
                       И что наездник он лихой, —
                       Он счастлив, счастлив, счастлив Джон!

                       А мать стояла у ворот,

                       Собой горда, сынком горда,
                       И все ему смотрела вслед:
                       Уж так спокоен он в седле,
                       Так выправка его тверда!

                       Его молчанье — добрый знак:

                       Доедет, Бог его хранит.
                       Вот он свернул направо в лес,
                       Совсем из вида уж исчез,
                       А Бетти все вослед глядит.

                       Вон песню замурчал свою,

                       В тиши ночной она слышна —
                       Журчит, как мельничный ручей.
                       И конь под ним овцы смирней —
                       И ночь уж Бетти не страшна.

                       Теперь — утешить Сьюзен Гей:

                       В пути гонец их удалой.
                       Кричат сычи, кричат в ночи,
                       А Джонни "тру-тру-тру" мурчит —
                       Беспечный всадник под луной.

                       И пони с Джонни заодно:

                       Добрей конька в округе нет.
                       Что б ни пришлось ему снести,
                       Он будет так же добр и тих,
                       Хоть проживи он тыщу лет.

                       Но он и мыслит! А уж тут

                       Шаг замедляется вдвойне.
                       Он Джонни знает; но сейчас
                       Он с толку сбит; на этот раз
                       Все так там странно, на спине!

                       Так движутся они сквозь лес,

                       По лунным тропам в лунный дол.
                       У церкви доктор там живет,
                       Его-то Джон и позовет,
                       Чтоб к хворой Сьюзен он пришел.

                       А Бетти, сидя при больной,

                       О Джонни все заводит речь:
                       Что уж вот-вот вернется он,
                       И как он храбр, и как умен, —
                       Чтоб Сьюзен хоть чуть-чуть отвлечь.

                       И Бетти, сидя при больной,

                       За ней заботливо следит:
                       То хлеб, то ковш придвинет к ней —
                       Как будто лишь о Сьюзен Гей
                       Сейчас душа у ней болит.

                       Но глянем глубже ей в глаза:

                       От нас, бедняжке, ей не скрыть,
                       Что счастьем, гордостью она
                       В минуту эту так полна,
                       Что всем готова их дарить.

                       И все же отчего порой

                       Она глядит в окно тайком?
                       То речь ведет — то смолкнет вдруг,
                       Как будто ловит каждый звук
                       В лесу безмолвном за окном.

                       Все громче стонет Сьюзен Гей.

                       А Бетти ей: "Сейчас, сейчас.
                       Луна ясна, они в пути,
                       Они вот-вот должны прийти.
                       Уж на дворе десятый час".

                       Но стонет, стонет Сьюзен Гей.

                       Вон и одиннадцать уж бьет.
                       А Бетти все свое твердит:
                       "Луна ясна, они в пути,
                       Они появятся вот-вот".

                       Приблизился полночный час.

                       Луна по-прежнему ясна,
                       Льет на округу ровный свет.
                       А доктора все нет и нет,
                       И бедной Сьюзен не до сна.

                       А Бетти? Час назад она

                       Бранилась в шутку: "Вот лентяй!
                       Замешкался в пути, видать.
                       Теперь ему несдобровать —
                       Получит знатный нагоняй!"

                       Но час прошел, а Джонни нет;

                       Теперь уж не до шуток ей.
                       Его все нет. Что с ним стряслось?
                       Он ждет там доктора небось.
                       Забот так много у врачей.

                       Все громче стонет Сьюзен Гей.

                       Что делать Бетти? Как ей быть?
                       Бежать ли в лес сынка искать —
                       Иль при больной сидеть и ждать?
                       Кто ей подскажет, как ей быть?

                       Уж время за полночь давно,

                       А доктор к Сьюзен не спешит.
                       Плывет над лесом лунный свет,
                       А Джонни нет, и пони нет,
                       А Бетти все с больной сидит.

                       Да и больной не по себе —

                       Не перечесть тут страхов всех.
                       Вдруг утонул, пропал в пути,
                       Вдруг и следов уж не найти?
                       Какой на душу ляжет грех!

                       И лишь она сказала вслух —

                       Шепнула: "Упаси Господь!", —
                       Как Бетти, словно враз решась,
                       Рывком со стула поднялась,
                       Себя не в силах побороть.

                       "Ах, Сьюзен, я пойду за ним!

                       Пойду! уж ты не обессудь!
                       Ведь он еще дитя, наш Джон,
                       Да и головкой не силен.
                       Теперь блуждает где-нибудь.

                       Пойду! Я мигом обернусь!

                       Но коль совсем тебе невмочь,
                       То я останусь, так и быть.
                       Что дать тебе, чем пособить?
                       О Боже правый! Ну и ночь!" —

                       "Иди, голубушка, иди!

                       Я потерплю, достанет сил".
                       И Бетти птицей за порог,
                       С молитвой Богу, чтоб помог,
                       Чтоб Сьюзен Гей он охранил.

                       И вот спешит она сквозь лес,

                       По лунным тропам в лунный дол…
                       Но о пути о том рассказ
                       Не сократить ли мне сейчас?
                       Лишь скуку б он на всех навел.

                       Все, все, что ловит жадный взор:

                       И строй стволов, и вязь ветвей,
                       И донный мрак, и лунный блик, —
                       Все ей являет Джонни лик,
                       Повсюду Джонни мнится ей.

                       Вот шаткий мост через ручей —

                       И новой мукой мысль полна:
                       Он слез с коня, вступил в затон —
                       Достать луну тянулся он, —
                       А в этом месте глубь без дна.

                       Вот на холме она; застыв,

                       Глазами обегает дол.
                       Но среди рощ, средь ивняка —
                       Ни Джонни, ни его конька,
                       Весь лунный дол и пуст и гол.

                       "Отцы святые! Может, он,

                       Увлекшись чем, залез в дупло,
                       Задохся там? Забрел, блажной,
                       К цыганам, и его с собой
                       Бродяжье племя увело?

                       Иль этот пони, карла злой,

                       Его к кикиморам завел?
                       Иль в тот он замок нежилой
                       Попал, где вьется духов рой,
                       Погибель там свою нашел?"

                       Увы, в сердцах она упрек

                       Шлет и бедняжке Сьюзен Гей:
                       Не захворай она не в срок,
                       Он был бы с ней, ее сынок,
                       Утехой до скончанья дней.

                       Сама от горя не своя,

                       Она и доктора корит.
                       Потом конька настал черед —
                       Хоть нравом так уж кроток тот,
                       Что мухе зла не причинит.

                       Вот домик докторский; она

                       Бежит к дверям его в слезах.
                       А за спиною город лег,
                       Он так широк, в нем сто дорог —
                       И тишь, как в небесах.

                       Стучится в докторскую дверь,

                       Стучит, зовет и так и сяк.
                       Тот высунулся из окна,
                       Моргает, щурится со сна
                       И поправляет свой колпак.

                       "Где Джонни, доктор, мой сынок?" —

                       "Ты что шумишь в столь поздний час?" —
                       "Простите, сэр. Я Бетти Фой.
                       Пропал сыночек бедный мой,
                       Его видали вы не раз.

                       Он… слабоват чуток умом".

                       А тот сердито ей в ответ:
                       "Да что мне до его ума?
                       В своем ли ты уме сама?"
                       Хлоп ставней — и его уж нет.

                       "Ох, горе мне! Хоть помирай! —

                       Запричитала Бетти Фой. —
                       Где мне его теперь искать?
                       Несчастней есть ли в мире мать?
                       Пропал, пропал сыночек мой!"

                       Мутится ум — куда теперь,

                       В тот темный дол? Безжизнен он
                       И пуст, куда ни посмотри.
                       И бой часов — пробило три! —
                       Звучит, как похоронный звон.

                       И вот — назад, в обратный путь.

                       И диво ль, что в беде своей,
                       Тоскою смертной сражена,
                       Забыла доктора она
                       Послать к бедняжке Сьюзен Гей?

                       Вот снова поднялась на холм.

                       Лишь дали мглистые кругом.
                       Куда теперь? Да и невмочь
                       Уже бежать ей. Что за ночь!
                       И ни одной души кругом.

                       Не слышен в чуткой тишине

                       Ни конский шаг, ни глас людской.
                       Лишь можно слышать — но не ей! —
                       Как меж полей бежит ручей,
                       Как травы всходят над землей.

                       Перекликаясь в синей мгле,

                       Все стонут, ухают сычи.
                       Так души тех, что влюблены,
                       Но злой судьбой разлучены,
                       Друг другу знак дают в ночи.

                       Вот пруд. И Бетти перед ним

                       Остановилась, вся дрожит:
                       Так тянет вниз ее вода!
                       О смертный грех! И от пруда
                       Она в смятенье прочь бежит.

                       И села наземь наконец,

                       И плачет, плачет в три ручья.
                       Теперь уж молит и конька:
                       "Ты привези домой сынка,
                       Скотинка добрая моя!

                       Уж я ль не холила тебя?

                       Не лучший ли тебе овес
                       В кормушку клала? Верно, ты
                       Сам заплутал средь темноты
                       И в дальний лес его увез?"

                       И птицею взметнулась вновь —

                       Стенать и мешкать ей не след!
                       Коль пруд ее на смертный грех
                       Чуть не навел, то мыслей тех
                       Сейчас уж и в помине нет.

                       Теперь, читатель, не пора ль

                       Нам взор на Джонни обратить?
                       Я медлю — дар мне тот ли дан?
                       Какой волнующий роман
                       Я в рифмы должен перелить!

                       Быть может, он с конем — как знать? —

                       Скитается меж горных скал,
                       С небесной вровень синевой,
                       Чтоб, с тверди сняв, принесть домой
                       Звезду, которую искал?

                       Или, к хвосту конька лицом

                       Разворотясь, в себя ушел
                       И, думой чудною пленен,
                       Нем и недвижен едет он,
                       Как всадник-призрак, через дол?

                       Иль он охотник, дик и смел,

                       Гроза баранов, бич овец!
                       Вот тот лужок — неделек пять,
                       И вам его уж не узнать:
                       Дотла опустошен, вконец!

                       Иль демон он, исчадье зла,

                       Весь пламя с головы до пят;
                       Как вихрь он мчит, взметая прах,
                       Трусливым душам всем на страх,
                       Что перед дьяволом дрожат!

                       О Музы! Дале вас молю —

                       Ваш давний верный ученик:
                       Как, в меру дара моего,
                       Мне воссоздать хоть часть того,
                       Что испытал он, что постиг?

                       Но, Музы! Это ль мне ответ?

                       Ответ на всю мою любовь?
                       Вы отвернулись от меня,
                       Ни вдохновенья, ни огня
                       Дарить мне не хотите вновь!

                       Что ж… Кто вон там, в тени ветвей,

                       Где водопад взрывает тишь,
                       Застыл, как праздный пилигрим?
                       Беспечный всадник, а под ним
                       Пасется мирно конь-малыш.

                       На волю своего конька

                       Ездок, видать, отдался весь.
                       Что ночь ему и что луна?
                       Все как в романе — суть ясна:
                       Ведь это Джонни! Он и есть!

                       И пони с ним, приятель наш.

                       А что ж бедняжка Бетти Фой?
                       У ней на сердце все мрачней:
                       Шум водопада слышен ей,
                       Но Джонни — где же он, родной?

                       Глянь, кто у пони на спине!

                       Прочь все тревоги, Бетти Фой!
                       Смахни слезу, раздвинь кусты —
                       Кого вдали там видишь ты?
                       То он, сыночек твой родной!

                       Ну что ж к нему ты не спешишь?

                       Стоишь — застыла, Бетти Фой?
                       Не леший он, не призрак он,
                       Ведь это твой бедняжка Джон,
                       Сыночек неразумный твой!

                       И руки вскинула она —

                       Зашлась от радости — стрелой
                       Метнулась — чуть не сбила с ног
                       Лошадку: "Джонни, мой сынок,
                       Голубчик ненаглядный мой!"

                       А Джонни радостно мычит,

                       Потом залился смехом вдруг —
                       Лукавым, ласковым — как знать?
                       Но с жадностью впивает мать
                       Из уст родных малейший звук.

                       Вкруг пони мечется она,

                       То к морде, то к хвосту спешит;
                       Все в ней поет — а на глаза
                       Нет-нет и набежит слеза
                       И там печально так дрожит.

                       Но Джонни цел! Она его

                       Целует, гладит то и знай,
                       И вся сияет, и слегка
                       Сынка стыдится и конька —
                       Но радость бьет в ней через край!

                       И пони шлепает она,

                       И теребит, и шутит с ним.
                       А пони, может, тоже рад,
                       Но на восторги скуповат,
                       И вид его невозмутим.

                       "А доктор — Бог с ним, мой родной!

                       Бог с ним! Ты сделал все, что мог!" —
                       И за узду конька взяла
                       И прочь от места отвела,
                       Где пенился поток.

                       А звезды уж почти сошли

                       С небес, и над холмом луна
                       Бледнее полотна. В кустах
                       Уж слышно шевеленье птах,
                       Хоть песнь еще и не слышна.

                       Бредут они лесной тропой,

                       И каждый думой полн своей.
                       Но кто спешит навстречу им,
                       Заботой раннею гоним?
                       Она, старушка Сьюзен Гей!

                       Она о Джонни не могла

                       Забыть средь всех жестоких мук:
                       Куда, болезный, он пропал?
                       Все ближе страх к ней подступал,
                       И — отступал недуг.

                       В тревоге неотвязной ей

                       Чего-чего не мнилось вдруг!
                       И билась мысль, метался ум
                       В смятенном вихре этих дум —
                       И отступал недуг.

                       "Нет, муки этой мне не снесть!" —

                       И вот, не тратя лишних слов,
                       Она все силы напрягла,
                       С постели встала — и пошла,
                       Как бы на властный зов.

                       И вот бежит, все в ней дрожит —

                       Найти б их только удалось!
                       И вдруг вдали своих друзей
                       Завидела — и сердце в ней
                       От радости зашлось!

                       Бредут они домой сквозь лес,

                       И не перестает звучать
                       Сычей погудка под луной.
                       С нее рассказ я начал свой —
                       Уж ею и кончать.

                       Спросить решилась мать гонца:

                       "Так что ж ты не вернулся в срок?
                       Где ночкой темной ты плутал,
                       Что ты видал, что ты слыхал?
                       Скажи нам все как есть, сынок!"

                       А он, конечно, в эту ночь

                       Не раз слыхал сычиный зов,
                       И в небесах луну видал —
                       В подлунном мире он блуждал
                       Не зря аж целых семь часов.

                       И вот доподлинный ответ,

                       Что Бетти дал ее посол.
                       Он все сказал, как на духу:
                       "Петух — он пел: ку-гу-у! ку-гу-у!
                       От солнышка — ух, холод шел!"
                       Все рассказал наш молодец —
                       И тут истории конец.