Читаем Избранная лирика полностью

                    "Туристам этим, Господи прости,                    Должно быть, хорошо живется: бродят                    Без дела день-деньской — и горя мало,                    Как будто и земли под ними нет,                    А только воздух, и они порхают,                    Как мотыльки, все лето. На скале                    С карандашом и книжкой на коленях                    Усядутся и что-то строчат, строчат.                    За это время можно было б смело                    Пройти миль десять или у соседа                    На поле выжать целый добрый акр.                    А этот вот ленивец, что он ищет?                    Чего ему еще там нужно? Право,                    У нас на кладбище нет монументов,                    Нет надписей надгробных, — только дерн                    Да бедные могилы".                                      Так заметил                    Своей жене священник в Эннерделе.                    Был летний вечер, у крыльца спокойно                    На каменной приступке он сидел                    И занят был работой мирной. Тут же                    Сидела и его жена на камне                    И шерсть чесала, он же подавал                    Сквозь зубья двух гребней блестящих пряжу                    На прялку младшей дочери своей,                    Которая работала с ним рядом,                    И колесо под ловкими руками,                    Послушное ее ступне проворной,                    Вертелось мерно. Много раз подряд                    С недоуменьем взгляд бросал священник                    Туда, где за стеною, мхом поросшей,                    Виднелась церковь. Наконец он встал,                    Заботливо сложил все инструменты                    На кучу белоснежной мягкой шерсти,                    Им заготовленной, и по тропинке,                    Ведущей к церкви от крыльца, пошел,                    Чтоб расспросить, что нужно незнакомцу,                    Который все не уходил оттуда.                    Тому давно он знал его отлично,                    То был пастух. В шестнадцать лет покинул                    Он край родной, чтоб вверить воле ветра                    Свою судьбу. Назвали моряки                    Его товарищем, и с ними двадцать лет                    Скитался он, но все ж недаром вырос                    Он здесь, в горах. По-прежнему остался                    На море бурном пастухом в душе.                    Да! Леонарду чуялись невольно                    Сквозь скрип снастей родные отголоски                    Деревьев, водопадов. В те часы,                    Когда все тот же непрестанный ветер                    Под тропиками целые недели                    С одним и тем же вечным постоянством                    Им раздувал надежный крепкий парус                    И долгий путь в безбрежном океане                    Еще длинней казался, — часто он                    В безделии томительном и скучном                    Глядел подолгу за борт корабля;                    Бежали мимо волны голубые,                    И с брызгами и пеной гребней белых                    Знакомые картины проплывали,                    В душе рождалось страстное желанье,                    И в глубине морской он ясно видел                    Гор очертанья, видел он стада                    Овец пасущихся, холмы, деревья                    И пастухов в одежде домотканой,                    Которую носил и он.                                       Теперь,                    Покинув жизнь опасную на море                    И кое-как скопив немного денег                    В далекой Индии, к родным местам                    Вернулся он, чтоб снова, как в те годы,                    Зажить в тиши. Ведь здесь остался брат,                    С которым он и в зной, и в непогоду                    Когда-то пас стада среди холмов                    Всегда вдвоем и о котором часто                    Он вспоминал в скитаниях своих.                    Другой родни они не знали вовсе.                    У Леонарда сердце сжалось больно,                    Когда он к дому тихо подходил.                    И вот, о брате расспросить не смея,                    На кладбище прошел он прямо к церкви.                    Он помнил, где лежат его родные,                    И по числу могил узнать он думал,                    Жив или нет любимый брат. Увы,                    Одной могилой стало больше. Долго                    Стоял он здесь, но в памяти его                    Смешалось все, он начал сомневаться,                    Надеяться, быть может, он ошибся.                    Быть может, этот холмик был и раньше                    И он забыл его. Ведь нынче в полдень                    Он посреди полей давно знакомых                    С дороги чуть не сбился… И в душе                    Воспоминанья ожили. Казалось,                    Что все кругом теперь глядит иначе,                    Что изменились как-то лес и поле,                    Что даже прежних скал как будто нет.                    Меж тем священник подошел к ограде                    И незаметно отворил калитку,                    Смеясь в душе, окинул Леонарда                    Лукавым взглядом с головы до ног.                    "Ну так и есть, — подумал он с улыбкой, —                    Один из тех скитальцев нелюбимых,                    Кому до нашей жизни дела нет,                    Чьи руки вечно празднуют. Конечно,                    Зашел сюда, дорогой размечтавшись,                    И будет слезы лить в уединеньи                    И до заката дураком стоять".                    Почтенный пастырь мог бы очень долго                    Так рассуждать один с самим собою,                    Остановившись у ворот, когда бы                    Не подошел к нему сам незнакомец.                    Викария узнал тотчас же он,                    Но поклонился, будто бы впервые                    Его он видел, и заговорил.                                  Леонард                    Вам, верно, здесь живется беззаботно,                    Проходят годы мирной чередою,                    Встречаете вы их приход радушно,                    Их провожаете без сожаленья                    И забываете. Едва ль за целый год                    Похоронить кого-нибудь придется.                    И все-таки не вечно все кругом,                    И мы, которым здесь досталось жизни                    Шесть или семь десятков лет, не боле,                    Мы не единственные здесь подвластны                    И времени и смерти. Проходил я                    Когда-то раньше этими местами,                    И помнится, что здесь была тропинка                    Вдоль по ручью — ее уже не видно,                    И эта вот расселина, по-моему,                    Теперь глядит иначе…                                 Священник                                            Что вы, нет,                    Она все та же, что была.                                  Леонард                                             Быть может,                    Вот та?                                 Священник                    Вы правы. Видно, ваша память,                    Товарищ добрый, вам не изменяет.                    На тех холмах (глухие там места)                    Там два ручья текли почти что рядом,                    Как будто бы велела им природа                    Быть спутниками вечно. В ту скалу                    Ударила раз молния. Расселась                    Она глубоко, и один ручей                    Иссяк с тех пор, — другой журчит поныне.                    Событья все у нас наперечет.                    Вдруг буря с ливнем полгоры подмоет,                    Уж то-то радости таким, как вы,                    Глядеть, как целый акр земли несется                    С камнями вниз. Иль майская гроза                    Все занесет январским белым снегом,                    И в одну ночь достанется воронам                    На растерзанье сотни две овец.                    Умрет пастух в горах случайной смертью,                    Весною ледоходом мост снесет,                    Лес вырубят для наших же построек,                    Родины иль крестины, поле вспашут,                    Отправят дочь куда-нибудь служить,                    Ткать кончат, старые часы починят,                    Все это помнится отлично всеми,                    И по событьям счет годам ведется                    Всегда двойной — один для всей долины,                    Другой свой собственный в хозяйстве каждом.                    А обо мне судили вы неверно,                    Я летописцем здесь считаюсь.                                  Леонард                                                 Все же,                    Простите, я на кладбище не вижу                    Особенной заботы об ушедших,                    Могилы матери дитя не сыщет.                    Ни памятников нет, ни плит надгробных,                    Нет черепов с костями, говорящих                    О том, что все здесь в нашей жизни бренно,                    Нет символов бессмертья, будто здесь                    И не приют последний для умерших,                    А так, простое поле или луг.                                 Священник                    От первого от вас я это слышу.                    Не спорю, если б в Англии повсюду                    Похожи были бы кладбищи на наше,                    Каменотесы по миру пошли бы.                    Но вы неверно судите о нас.                    Нам надписей надгробных и не надо,                    У очага мы мертвых вспоминаем,                    И нас бессмертьем утешать излишне,                    Ведь тот, кто здесь, в горах, как мы, родился,                    Тот так спокойно думает о смерти,                    Что для него все ясно и без слов.                                  Леонард                    Как видно, здесь живут второю жизнью                    В воспоминаньях люди. Верно,                    Вы рассказать могли бы очень много                    Об этих вот могилах.                                 Священник                                         Ну еще бы!                    За восемьдесят лет немало слышал                    И видел я кругом. Когда бы могли мы                    У моего камина зимний вечер                    В беседе провести, мы верно б с вами,                    Перебирая эти вот могилы                    И странствуя так от одной к другой,                    Немало с чем столкнулись бы в дороге.                    Вот эта вот у самых ваших ног,                    Она по виду как и все другие,                    А человек, схороненный под нею,                    Погиб с разбитым сердцем.                                  Леонард                                               Это случай                    Довольно частый. Лучше расскажите                    Про ту могилу вот на возвышенье,                    Последнюю из трех почти что рядом                    С куском скалы в стене.                                 Священник                                             Ах, это Вальтер.                    Да, Вальтер Ибанк. В восемьдесят лет                    Седой как лунь, но моложавый видом,                    Он был душой на юношу похож.                    Пять поколений предков потрудилось                    Над хижиной и тем клочком земли,                    Который Вальтеру потом достался.                    Работали не покладая рук,                    Стремясь хоть что-нибудь к нему прибавить,                    Внук продолжал оставленное дедом,                    Но им борьба досталась нелегко,                    И Вальтер унаследовал немного:                    Все ту же страсть к работе, это поле,                    А с ним долги и вечный недород.                    Немало лет держался старый Вальтер,                    Всегда был бодр и весел, не взирая                    На все повинности и закладные,                    Но все-таки не выдержал вконец                    И раньше времени сошел в могилу.                    Да, бедный Вальтер. Ведает Господь,                    Как жизнь ему давалась трудно; все же                    Такой походки легкой в Эннерделе                    Не помню я, и как сейчас я вижу,                    Как быстро он идет вниз по тропинке                    И двое внуков следом…                                            Вам, однако,                    По крайней мере, если наш владелец                    Вам не окажет здесь гостеприимства,                    Далекий путь сегодня предстоит.                    А здесь места глухие даже летом.                                  Леонард                    А двое сирот?                                 Священник                                    Сирот? Здесь лежат                    Бок о бок их родители, но Вальтер,                    Пока был жив, им заменял обоих,                    Вдвойне им был отцом; а если слезы                    И нежность сердца старого, с которой                    Он говорил о них, назвать к тому же                    Любовью материнской — право, Вальтер                    Был матерью наполовину им.                    Вот вы чужой, а как родного, видно,                    Вас мой рассказ заставил прослезиться.                    И эта вот могила тоже стоит                    Вниманья вашего.                                  Леонард                                      Надеюсь,                    Что мальчики любили старика.                                 Священник                    И как еще! Но меж собою тоже                    Они всегда душа с душою жили.                    Их из пеленок старый Вальтер взял,                    Единственной родней для них остался,                    Любил их всею старческой любовью,                    Но все ж у мальчиков осталось в сердце                    Довольно чувства, чтобы уделить                    Друг другу. Был, должно быть, Леонард                    На полтора лишь года старше брата,                    Но выше был, и разница казалась                    Заметней. Верите ль, при виде их                    И на душе отрадней становилось.                    Им от дому, должно быть, мили три                    Идти до нашей школы нужно было,                    А в дождь у нас дорога — не пройти.                    Видали сами — каждая речонка                    Потоком бурным разольется сразу.                    В такие дни никто не выходил,                    А Леонард сажал на плечи брата                    И отправлялся вброд шагать. Я видел                    Довольно часто, как переплавлялись                    Через ручей они. Вода иной раз                    Была им по колено, а их книги                    На камне были сложены сухом.                    И, помнится, однажды я подумал,                    Взглянув на наши скалы и холмы,                    Что Бог, который создал эту книгу,                    Вознаградит заботливость такую.                                  Леонард                    Быть может…                                 Священник                                   Право, Англия вскормила                    Себе вполне достойных сыновей.                    Поверите ль, но их и в воскресенье                    Под осень гроздья спеющих орехов                    И солнечные дни не отвлекали                    От церкви и от долга христьянина.                    Да! Леонард и Джемс! Бьюсь об заклад,                    Что им в горах знаком был каждый камень,                    Что каждую ложбину, каждый выступ,                    Куда проникнуть только можно, знали                    Они ничуть не хуже резвых ланей,                    Сроднились с ними, как цветы с землею,                    Как воронята, по скалам резвились,                    И все-таки и в чтенье и в письме                    От сверстников они не отставали.                    Перед отъездом самым Леонард                    Зашел ко мне. Я Библию в дорогу                    Тогда ему на память подарил,                    И голову даю на отсеченье,                    Что если жив он — эта книга с ним.                                  Леонард                    Но не пришлось, как видно, братьям вместе                    Жить до конца!                                 Священник                    Нам всем хотелось страшно,                    И старикам, и молодым, чтоб оба                    У нас остались жить, и я молился                    В душе о том же самом. Леонард…                                  Леонард                    Так Джемс еще остался здесь?                                 Священник                                                  О старшем                    Я говорю сейчас. У них был дядя                    Богач, как раз в ту пору занимался                    Морской торговлей. Если бы не он,                    То Леонард не взялся б за канаты.                    Но старый Вальтер был уж слишком слаб,                    Чтобы работать. После его смерти                    Все было продано — и дом, и поле,                    И стадо, одевавшее семейство                    Из рода в род, быть может, сотни лет,                    Все с молотка пошло, всего лишились.                    И вздумал ради брата Леонард                    В морях далеких испытать удачи.                    Двенадцать лет не шлет он нам вестей.                    Когда б о нем заслышали мы только,                    Что он вернулся и идет сюда, —                    Мы в тот же день устроили бы праздник,                    И эти вот колокола тогда бы                    Они — увы! мне страшно и подумать,                    Что не придется им звонить о нем,                    Ни о живом, ни даже об умершем.                    Последний раз передавали нам,                    Что в Африке он неграм в плен попался.                    Немало там он испытал, должно быть,                    Несчастный мальчик! Расставаясь, он                    Взял за руку меня и обещал мне,                    Что, если только он разбогатеет,                    Он вновь сюда вернется кончить жизнь                    И лечь в могилу с нами.                                  Леонард                                              Если только                    Настанет этот день когда-нибудь,                    Счастливей всех он сам, конечно, будет.                                 Священник                    Еще бы!                                  Леонард                             Вы сказали мне сейчас,                    Что вся родня его лежит в могиле,                    Но у него был брат еще.                                 Священник                    О да,                    Но это тоже повесть из печальных.                    Джемс смолоду здоровьем нежен был,                    И горца дух сказался в нем слабее,                    Хотя и робким тоже не был он.                    Брат окружал его своей заботой.                    Когда ж с его отъездом Джемс остался                    Совсем один, он на глазах стал чахнуть,                    Сошел румянец быстро с юных щек.                                  Леонард                    Но детских здесь могил я не заметил.                                 Священник                    Да, верно. Он оправился потом,                    Его к себе мы взяли. Наш поселок                    Усыновил его, и так он жил                    Где месяц, два, где даже и полгода.                    Он был одет, накормлен и любим,                    Быть может, даже счастлив был отчасти,                    Но мне всегда казалось, что в душе                    О брате он тоскует непрестанно.                    Джемс долго жил под кровом у меня,                    И я заметил, как он часто ночью                    (Чего до сей поры с ним не бывало)                    Вставал с постели и во сне ходил                    По комнате и брата звал к себе.                    Вас тронул мой рассказ? Простите, сударь,                    Несправедливо я судил о вас.                                  Леонард                    А как же умер юноша?                                 Священник                                          Однажды                    (С тех пор прошло двенадцать лет, не меньше)                    Он майским утром пас в горах ягнят                    С товарищами вместе. Солнце ярко                    В безоблачных светило небесах.                    С холма на холм они перебирались.                    Устал ли он иль просто отдал дань                    Случайной лени, только он отстал                    От них дорогой. Видите обрыв?                    Над ним поднялись скалы, точно замок,                    И высится утес посередине,                    Его Столпом прозвали пастухи.                    Товарищи заметить не успели,                    Как Джемс остался на его вершине                    И там в кустах улегся отдохнуть.                    Когда они обратно проходили,                    Его там не было. Беды не чая,                    Они в село вернулись. Но один                    Зашел случайно в дом, где в это время                    Жил бедный мальчик. Он не возвращался.                    Весь день его никто нигде не видел.                    Настало утро. Джемса нет как нет.                    Все бросились на поиски тотчас же,                    Кто к озеру, кто к речке. Только в полдень                    Его нашли под этим же утесом.                    Он не дышал, он весь был искалечен,                    Три дня спустя я хоронил его.                    Бедняжка, право, вот его могила.                                  Леонард                    Так вот его могила! Вы сказали,                    Что он был счастлив?                                 Священник                                          Счастлив? Да, ручаюсь.                                  Леонард                    И все его любили?                                 Священник                                       Он повсюду                    Всегда был встречен точно сын родной.                                  Леонард                    В душе его ничто не тяготило?                                 Священник                    О нет. Имел он случай убедиться,                    Что время лучший врач для сердца. Правда,                    Он до конца о брате Леонарде                    Всегда с любовью прежней говорил.                                  Леонард                    И страшный грех не мог он взять на совесть?                                 Священник                    Избави Боже! Я вам говорил,                    Что у него привычка появилась,                    От горя или просто так случайно,                    Бродить во сне. И мы решили все,                    Что он, пригретый солнцем на траве,                    Уснул, друзей прихода дожидаясь.                    И сонный встал и подошел к обрыву                    И вниз сорвался. Здесь сомнений нет.                    Должно быть, он за посох ухватился                    И падал с ним. Висел потом он долго                    Над пропастью — так и истлел в кустах.                    Священник кончил свой рассказ, и путник                    Благодарить хотел его, но сердце                    Так больно сжалось, что не стало силы                    Сказать хоть слово. Молча к воротам                    Направились они. Пока священник                    Отодвигал засов, в последний раз                    Окинул взглядом Леонард могилы                    И вымолвил чуть слышно: "Милый брат!"                    Священник этих слов его не слышал                    И, указав на дом свой незнакомцу,                    Гостеприимно предложил ночлег.                    Но Леонард сказал ему учтиво,                    Что вечер тих и он предпочитает                    Пуститься в путь, — и быстро прочь пошел.                    До ближней рощи было недалеко,                    И там в тени развесистых деревьев                    Присел несчастный путник. Перед ним                    Рассказ недавний ожил вдруг невольно,                    Он детство вспомнил, долгие скитанья.                    Он вспомнил все. Теснились перед ним                    Надежд и мыслей прежних вереницы,                    Которые он так лелеял нежно                    В душе всего лишь час тому назад.                    И в этот миг ему так ясно стало,                    Что для него теперь уж невозможно                    Вернуться снова в мирную долину,                    Где протекли все лучшие года.                    В душе созрело новое решенье,                    И он, дойдя опять до Эннердела,                    Священнику отправил в ту же ночь                    Письмо, где он просил его прощенья,                    Что вечером во время их беседы                    По слабости душевной не назвался                    И имя скрыл свое. Потом он снова                    На свой корабль вернулся и теперь,                    Седой моряк, навек сроднился с морем.
Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека поэта и поэзии

Стихотворения
Стихотворения

Родилась в Москве 4 мая 1963 года. Окончила музыкальный колледж им. Шнитке и Академию музыки им. Гнесиных по специальности "История музыки" (дипломная работа «Поздние вокальные циклы Шостаковича: к проблеме взаимоотношения поэзии и музыки»).С восьми до восемнадцати лет сочиняла музыку и хотела стать композитором. Работала экскурсоводом в доме-музее Шаляпина, печатала музыковедческие эссе, около десяти лет пела в церковном хоре, двенадцать лет руководила детской литературной студией «Звёзды Зодиака».Стихи начала писать в возрасте двадцати лет, в роддоме, после рождения первой дочери, Натальи, печататься — после рождения второй, Елизаветы. Первая подборка была опубликована в журнале "Юность", известность пришла с появлением в газете "Сегодня" разворота из семидесяти двух стихотворений, породившего миф, что Вера Павлова — литературная мистификация. Печаталась в литературных журналах в России, Европе и Америке.В России выпустила пятнадцать книг. Лауреат премий имени Аполлона Григорьева, «Антология» и специальной премии «Московский счёт».Переведена на двадцать иностранных языков. Участвовала в международных поэтических фестивалях в Англии, Германии, Италии, Франции, Бельгии, Украине, Айзербайджане, Узбекистане, Голландии, США, Греции, Швейцарии.Автор либретто опер «Эйнштейн и Маргарита», «Планета Пи» (композитор Ираида Юсупова), «Дидона и Эней, пролог» (композитор Майкл Найман), "Рождественская опера" (композитор Антон Дегтяренко), "Последний музыкант" (композитор Ефрем Подгайц), кантат "Цепное дыхание" (композитор Пётр Аполлонов), "Пастухи и ангелы" и "Цветенье ив" (композитор Ираида Юсупова), "Три спаса" (композитор Владимир Генин).Записала как чтец семь дисков со стихами поэтов Серебряного Века. Спектакли по стихам Павловой поставлены в Скопине, Перми, Москве. Фильмы о ней и с её участием сняты в России, Франции, Германии, США.Живёт в Москве и в Нью Йорке. Замужем за Стивеном Сеймуром, в прошлом — дипломатическим, а ныне — литературным переводчиком.

Вера Анатольевна Павлова

Поэзия / Стихи и поэзия
Стихотворения и поэмы
Стихотворения и поэмы

В настоящий том, представляющий собой первое научно подготовленное издание произведений поэта, вошли его лучшие стихотворения и поэмы, драма в стихах "Рембрант", а также многочисленные переводы с языков народов СССР и зарубежной поэзии.Род. на Богодуховском руднике, Донбасс. Ум. в Тарасовке Московской обл. Отец был железнодорожным бухгалтером, мать — секретаршей в коммерческой школе. Кедрин учился в Днепропетровском институте связи (1922–1924). Переехав в Москву, работал в заводской многотиражке и литконсультантом при издательстве "Молодая гвардия". Несмотря на то что сам Горький плакал при чтении кедринского стихотворения "Кукла", первая книга "Свидетели" вышла только в 1940-м. Кедрин был тайным диссидентом в сталинское время. Знание русской истории не позволило ему идеализировать годы "великого перелома". Строки в "Алене Старице" — "Все звери спят. Все люди спят. Одни дьяки людей казнят" — были написаны не когда-нибудь, а в годы террора. В 1938 году Кедрин написал самое свое знаменитое стихотворение "Зодчие", под влиянием которого Андрей Тарковский создал фильм "Андрей Рублев". "Страшная царская милость" — выколотые по приказу Ивана Грозного глаза творцов Василия Блаженною — перекликалась со сталинской милостью — безжалостной расправой со строителями социалистической утопии. Не случайно Кедрин создал портрет вождя гуннов — Аттилы, жертвы своей собственной жестокости и одиночества. (Эта поэма была напечатана только после смерти Сталина.) Поэт с болью писал о трагедии русских гениев, не признанных в собственном Отечестве: "И строил Конь. Кто виллы в Луке покрыл узорами резьбы, в Урбино чьи большие руки собора вывели столбы?" Кедрин прославлял мужество художника быть безжалостным судьей не только своего времени, но и себя самого. "Как плохо нарисован этот бог!" — вот что восклицает кедринский Рембрандт в одноименной драме. Во время войны поэт был военным корреспондентом. Но знание истории помогло ему понять, что победа тоже своего рода храм, чьим строителям могут выколоть глаза. Неизвестными убийцами Кедрин был выброшен из тамбура электрички возле Тарасовки. Но можно предположить, что это не было просто случаем. "Дьяки" вполне могли подослать своих подручных.

Дмитрий Борисович Кедрин

Поэзия / Проза / Современная проза
Стихотворения
Стихотворения

Стихотворное наследие А.Н. Апухтина представлено в настоящем издании с наибольшей полнотой. Издание обновлено за счет 35 неизвестных стихотворений Апухтина. Книга построена из следующих разделов: стихотворения, поэмы, драматическая сцена, юмористические стихотворения, переводы и подражания, приложение (в состав которого входят французские и приписываемые поэту стихотворения).Родился 15 ноября (27 н.с.) в городе Волхов Орловской губернии в небогатой дворянской семье. Детство прошло в деревне Павлодар, в родовом имении отца.В 1852 поступил в Петербургское училище правоведения, которое закончил в 1859. В училище начал писать стихи, первые из которых были опубликованы в 1854, когда ему было 14 лет. Юный автор был замечен, и ему прочили великое поэтическое будущее.В 1859 в журнале "Современник" был напечатан цикл небольших лирических стихотворений "Деревенские очерки", отразивших гражданское настроение Апухтина, которые отчасти возникли под влиянием некрасовской поэзии. После 1862 отошел от литературной деятельности, мотивируя это желанием остаться вне политической борьбы, в стороне от каких-либо литературных или политических партий. Он уехал в провинцию, служил в Орловской губернии чиновником особых поручений при губернаторе. В 1865 прочел две публичные лекции о жизни и творчестве А. Пушкина, что явилось событием в культурной жизни города.В том же году вернулся в Петербург. Поэт все более напряженно работает, отыскивая собственный путь в поэзии. Наибольшую известность ему принесли романсы. Используя все традиции любовного, цыганского романса, он внес в этот жанр много собственного художественного темперамента. Многие романсы были положены на музыку П. Чайковским и другими известными композиторами ("Забыть так скоро", "День ли царит", "Ночи безумные" и др.). В 1886 после выхода сборника "Стихотворения" его поэтическая известность окончательно упрочилась.В 1890 были написаны прозаические произведения — "Неоконченная повесть", "Архив графини Д.", "Дневник Павлика Дольского", опубликованные посмертно. Прозу Апухтина высоко оценивал М.А. Булгаков. Уже в 1870-х годах у него началось болезненное ожирение, которое в последние десять лет его жизни приняло колоссальные размеры. Конец жизни он провёл практически дома, с трудом двигаясь. Умер Апухтин 17 августа (29 н.с.) в Петербурге.

Алексей Николаевич Апухтин

Поэзия
Стихи
Стихи

Биография ВАСИЛИЙ ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ (1898–1949) родился в 1898 году в семье сапожника в Москве. Его настоящая фамилия Лебедев, но знаменитым он стал под псевдонимом Лебедев-Кумач. Рано начал писать стихи — с 13-ти лет. В 1916 году было напечатано его первое стихотворение. В 1919-21 годах Лебедев-Кумач работал в Бюро печати управления Реввоенсовета и в военном отделе "Агит-РОСТА" — писал рассказы, статьи, фельетоны, частушки для фронтовых газет, лозунги для агитпоездов. Одновременно учился на историко-филологическом факультете МГУ. С 1922 года сотрудничал в "Рабочей газете", "Крестянской газете", "Гудке", в журнале "Красноармеец", позднее в журнале "Крокодил", в котором проработал 12 лет.В этот период поэт создал множество литературных пародий, сатирических сказок, фельетонов, посвященных темам хозяйства и культурного строительства (сб. "Чаинки в блюдце" (1925), "Со всех волостей" (1926), "Печальные улыбки"). Для его сатиры в этот период характерны злободневность, острая сюжетность, умение обнаружить типичные черты в самых заурядных явлениях.С 1929 года Лебедев-Кумач принимал участие в создании театральных обозрений для "Синей блузы", написал тексты песен к кинокомедиям "Веселые ребята", "Волга-Волга", "Цирк", "Дети капитана Гранта" и др. Эти песни отличаются жизнерадостностью, полны молодого задора.Поистине народными, чутко улавливающими ритмы, лексику, эстетические вкусы и настрой времени стали многочисленные тексты песен Лебедева-Кумача, написанные в основном в 1936–1937: молодежные, спортивные, военные и т. п. марши — Спортивный марш («Ну-ка, солнце, ярче брызни, / Золотыми лучами обжигай!»), Идем, идем, веселые подруги, патриотические песни Песня о Родине («Широка страна моя родная…», песни о повседневной жизни и труде соотечественников Ой вы кони, вы кони стальные…, Песня о Волге («Мы сдвигаем и горы, и реки…»).То звучащие бодрым, «подстегивающим», почти императивным призывом («А ну-ка девушки! / А ну, красавицы! / Пускай поет о нас страна!», «Будь готов, всегда готов! / Когда настанет час бить врагов…»), то раздумчивые, почти исповедальные, похожие на письма любимым или разговор с другом («С той поры, как мы увиделись с тобой, / В сердце радость и надежду я ношу. /По-другому и живу я и дышу…, «Как много девушек хороших, /Как много ласковых имен!»), то озорные, полные неподдельного юмора («Удивительный вопрос: / Почему я водовоз? / Потому что без воды / И ни туды, и ни сюды…», «Жил отважный капитан…», с ее ставшим крылатым рефреном: «Капитан, капитан, улыбнитесь! / Ведь улыбка — это флаг корабля. / Капитан, капитан, подтянитесь! / Только смелым покоряются моря!»), то проникнутые мужественным лиризмом («…Если ранили друга — / Перевяжет подруга / Горячие раны его»), песенные тексты Лебедева-Кумача всегда вызывали романтически-светлое ощущение красоты и «правильности» жизни, молодого задора и предчувствия счастья, органично сливались с музыкой, легко и безыскусственно, словно рожденные фольклором, ложились на память простыми и точными словами, энергично и четко построенными фразами.В 1941 году Лебедев-Кумач был удостоен Государственной премии СССР, а в июне того же года в ответ на известие о нападении гитлеровской Германии на СССР написал известную песню "Священная война" («Вставай, страна огромная, / Вставай на смертный бой…»; текст опубликован в газете «Известия» через 2 дня после начала войны, 24 июня 1941)..Об этой песне хочется сказать особо. Она воплотила в себе всю гамму чувств, которые бушевали в сердце любого человека нашей Родины в первые дни войны. Здесь и праведный гнев, и боль за страну, и тревога за судьбы близких и родных людей, и ненависть к фашистским захватчикам, и готовность отдать жизнь в борьбе против них. Под эту песню шли добровольцы на призывные пункты, под нее уходили на фронт, с ней трудились оставшиеся в тылу женщины и дети. "Вставай, страна огромная!" — призывал Лебедев-Кумач. И страна встала. И выстояла. А потом праздновала Великую Победу над страшной силой, противостоять которой смогла только она. И в эту победу внес свой вклад Лебедев-Кумач, внес не только песней, но и непосредственным участием в военных действиях в рядах военно-морского флота.Песни на слова Лебедева-Кумача исполнялись на радио и концертах, их охотно пел и народ. Богатую палитру настроений, интонаций, ритмического рисунка демонстрируют песни на стихи Лебедева-Кумачева Лунный вальс («В ритме вальса все плывет…»), Молодежная («Вьется дымка золотая, придорожная…»), Чайка («Чайка смело / Пролетела / Над седой волной…»). Многие песни поэта впервые прозвучали с киноэкрана (кинокомедии Веселые ребята, Цирк, 1936, Дети капитана Гранта, 1936, Волга-Волга, 1937, муз. И.О.Дунаевского).В годы Великой Отечественной войны Лебедев-Кумач, служивший в военно-морском флоте, написал много массовых песен и стихов, звавших к битве (сборники Споем, товарищи, споем! В бой за Родину! Будем драться до победы, все 1941; Вперед к победе! Комсомольцы-моряки, оба 1943). Автор поэтических сборников Книга песен, Моим избирателям (оба 1938), Мой календарь. Газетные стихи 1938 г. (1939), Песни (1939; 1947), Колючие стихи (1945), Стихи для эстрады (1948), стихов, адресованных детям (Петина лавка, 1927; Про умных зверюшек, 1939; Под красной звездой, 1941).Лебедев-Кумач пришел с фронта, награжденный тремя орденами, а также медалями.Умер Лебедев-Кумач в Москве 20 февраля 1949.

Василий Иванович Лебедев-Кумач

Поэзия

Похожие книги

Форма воды
Форма воды

1962 год. Элиза Эспозито работает уборщицей в исследовательском аэрокосмическом центре «Оккам» в Балтиморе. Эта работа – лучшее, что смогла получить немая сирота из приюта. И если бы не подруга Зельда да сосед Джайлз, жизнь Элизы была бы совсем невыносимой.Но однажды ночью в «Оккаме» появляется военнослужащий Ричард Стрикланд, доставивший в центр сверхсекретный объект – пойманного в джунглях Амазонки человека-амфибию. Это создание одновременно пугает Элизу и завораживает, и она учит его языку жестов. Постепенно взаимный интерес перерастает в чувства, и Элиза решается на совместный побег с возлюбленным. Она полна решимости, но Стрикланд не собирается так легко расстаться с подопытным, ведь об амфибии узнали русские и намереваются его выкрасть. Сможет ли Элиза, даже с поддержкой Зельды и Джайлза, осуществить свой безумный план?

Андреа Камиллери , Гильермо Дель Торо , Злата Миронова , Ира Вайнер , Наталья «TalisToria» Белоненко

Фантастика / Криминальный детектив / Поэзия / Ужасы / Романы