Избранная проза

Она научилась верить, что и плохие дни имеют свои хорошие минуты. Даже от холода была польза: многие предпочли остаться дома. На улицы вышли только те, кем двигала необходимость. Такие люди, как Ханна.

Пустынная площадка перед газетным киоском. Она склонилась к окошку, и вот он, первый успех. В киоске сидела ее «приятельница». Мощный торс высился рядом с раскаленным докрасна калорифером, черные цыганские локоны обрамляли расплывшиеся черты лица. Исполнялся цирковой трюк: киоскерша, шевеля губами, пересчитывала пачку иллюстрированных журналов и одновременно удерживала сигарету в уголке рта. Она еще умудрилась прогудеть что-то вроде приветствия.

— Все то же?

— Как всегда, — ответила выжидательно Ханна.

Темные глаза продавщицы смотрели из-под кустистых бровей полунасмешливо, но дружелюбно.

— Сегодня ничего нет, — прогудело еще раз из окошка.

— Нет так нет, — сказала Ханна и отступила. Она осталась у киоска — смиренное ожидание входило в ритуал. Подходили другие люди с мелочью, зажатой в кулаке. Спрашивали обозрение, спортивную газету, какой-нибудь журнал. Получив желаемое, роняли монеты на стеклянное блюдечко. Услышав отказ, молча отходили, так и не разжав пальцы. Иногда какое-то жалкое существо, о котором трудно было сказать, мужчина это или женщина, брало в осаду покупателя и выкладывало ему историю своих семейных передряг, давно поросших быльем: так зарабатывались пожертвования на текущий день.

Ханна научилась не понимать буквально отрицательные ответы. Нужно отступить и остаться в тени. В благоприятный момент она получит давно вышедший журнал мод или продаваемую из-под прилавка «Зеленую почту», завернутую в старую газету, которую Ханна также аккуратно оплатит. Иногда в будке сидело молодое создание, не знавшее о таких тонкостях. Тогда Ханна и не спрашивала ни о чем, лучше дождаться следующего раза и гудящего, словно в трубу, голоса. Сегодня он прогудел:

— Разве что «Мозаика».

— Прекрасно, — согласилась Ханна.

Она заплатила, поблагодарила и отправилась дальше по маршруту. Сделано первое приобретение дня, достаточно бесполезное. Правда, сын соседки читает взахлеб Карла Мая[4]; так что у него уши горят. Ханна подбросит ему этот пестрый журнальчик. Он и стоил ей всего несколько пфеннигов. А ритуал надо соблюдать, только он сохраняет контакт с киоскершей.

На круглой площади раскинулся сквер. Зима пощадила деревья и кустарники. Ветер не шевелил голые ветви. Ханна представила себе, как будет выглядеть сквер ранней весной. Низкий зеленый газон, цветочные клумбы. На листьях уличная пыль. Она надеялась, что еще увидит это.

Ханна осторожно обошла островок грязи и набрела на спуск в подвал. Собственно, необходимости не было. Но в центре города имелся еще только один туалет, и женщины стояли в очереди перед входом. Кроме того, здесь, глубоко под землей, она встретит настоящую подругу.

Хели бурно приветствовала ее:

— Ну и ну! Ты что, непоседа! В такую погоду! И когда ты поумнеешь?

Хели, как и Ханна, родилась в Силезии. Годы поработали над ней, она расплылась, кожа стала как тесто. Она отбивалась кремом и пудрой, мазала жирной помадой губы, красила веки в сиреневый, а волосы — в платиновый цвет. Неискусственным оставался только диалект. Он и сблизил обеих женщин. Ханна, обычно старавшаяся быть ненавязчивой, уже при первой встрече сдружилась с ней.

— Ты из Штригау? — спросила тогда Хели.

— Из Лигница.

— Ну и ладненько, — Хели преисполнилась энтузиазма, — у меня никаких денег, по-землячески.

Так и повелось. Так будет и сегодня.

— А что дома делать? — сказала Ханна. — Там тоже не вёдро.

Хели кивнула и уселась на изящный столик из мореной коричневой древесины; гнутые ножки и завитушки странно выглядели на фоне кафельных стен и ряда клозетных дверей, окрашенных в белый больничный цвет. Она кивнула Ханне на табуретку. — Или…

— Потом… — ответила Ханна, потому что и здесь требовалось соблюдение ритуала. Хели перевернула тарелку. Монеты соскользнули в подставленную горсть и оттуда в оттопыренный карман розового нейлонового фартука, под которым колыхалась грудь. Жест был однозначен: между нами никаких денег.

Ханна правильно истолковала его. И правильно отреагировала. Лучшим ответом на любезность был интерес к любовным приключениям Хели. Она спросила:

— Ну, и какие дела?

Хели повернулась, колени немного разошлись.

— С кем?

— С Оскаром.

— Оскаром? Я тебе рассказывала? Ему каюк.

— Что ты…

— Неужели я тебе рассказывала? Он ничего из себя не представлял. А теперь его увезли в желтой машине в клинику. Ему не подняться.

— Жалко. Такой… постоянный в своей привязанности…

— Ха! — Хели рассмеялась коротко и презрительно. — Развалина, и больше ничего! Ты думаешь, я переквалифицируюсь на сиделку? Не дождетесь! Что, у меня других не будет? Да хоть десяток!

— Другие? — Ханна умело направила беседу.

Внушительная грудь Хели взволновалась.