Избранная проза

— Могу себе представить, что вы хотите мне сейчас сказать. И вы правы. Только жестокость в этом случае самое неподходящее средство. Внимание и умение понять были бы более уместны. Разговор с глазу на глаз, без всяких упреков. Даже моя бывшая супруга это чует и верит, что я на это способен. Хоть обычно я и считаюсь ни на что не годным… И я мог бы оказать ей такую любезность, поверьте мне! Только мальчишка не желает играть в эти игры. Он ничего уже не слушает. Впрочем, это всегда было его слабым местом. Чтобы заставить его слушать, приходилось брать его голову в ладони и держать лицом к себе, иначе он обязательно скосит глаза в угол, а ты и не знаешь, слушает он тебя или нет. Он требовал бесконечного терпения. И внимания, которого учителю достало бы на добрый десяток учеников. Только, прошу вас, сохраняйте спокойствие, если придет экскаватор. Делайте вид, что вы все это одобряете, хоть бы вам было очень не по себе. Вы слыхали когда-нибудь, как ночью визжит ковшовая цепь? Нет? Ваше счастье! А что касается Густы, то она и в самом деле мало что понимает. Она родила парня и вырастила без отца. Поначалу его никто и в глаза не видел. Она не отпускала его от своей юбки. В первые дни в школе она сидела рядом с ним за партой. Посмеются ли над ним дети, поставит ли кто-то из учителей ему плохую отметку — она превращалась просто в фурию. Считая, что помогает ему, она только все портила. Сама она окончила всего три класса. Ее отец был алкоголиком. Он ее, двенадцатилетнюю, отдал в услужение одному крестьянину. Сорока семи лет. Она научилась доить коров, а главное, научилась задирать подол, еще до того как у нее начались месячные. Да, вы вот только удивляетесь. А тогда были суровые времена. Сюда все новое приходило с опозданием, а многое и по сей день осталось по-старому. И не успели люди научиться как следует обращаться друг с другом, их созвали на собрание в пивную. И дали им сроку пять лет. Чтобы могли устроиться, где кто сумеет. Мы поможем вам по мере возможности, так было сказано. Это ко всем относилось, однако для многих здесь экскаватор пришел все-таки слишком скоро…

Он умолк, вероятно, решил, что сказал все. Но я опять не поверил его объяснениям. Разве я не видел то, что видел? Этот пробный взмах прута свидетельствовал о заранее обдуманном намерении, а это пустое лицо после завершенной экзекуции — об утоленном голоде… Мне даже и вспоминать стыдно эту отвратительную картину. Во всяком случае, это была отнюдь не внезапно прорвавшаяся наружу агрессивность, которая, не ведая истинных причин, обрушивается на первый попавшийся объект. Это уж точно.

Я выпрямился и стукнулся головой о потолок. Здесь можно было стоять только согнувшись. Потирая мгновенно вскочившую шишку, я заковылял к выходу. Поляна была весьма подходящим местом для выяснения всякого рода отношений. Однако я предпочел отложить это выяснение и промолчал.

9

Мы подошли к территории электростанции со стороны карьера, чтобы миновать проходную. Ведь у меня-то не было пропуска. Два блока уже действовали. Несмотря на постоянный ветер, несущий мелкий песок, над высокими трубами, точно привязанные, висели облака дыма. Градирни и на сей раз задали мне загадку. Чем вызвано это сужение кверху, так эффектно контрастирующее с уныло-серой громоздкостью башен, производственной необходимостью или скромными эстетическими притязаниями? И как всегда, я забыл о разгадке. Этому способствовали грузовики, шедшие один за другим и все снова и снова сгонявшие нас с дороги на изрытый песок обочины. Скоро мне уже казалось, что в каждом ботинке у меня по горсти песку. Только между бараками, складами стройматериалов и остовами будущих блоков, среди этого с трудом поддерживаемого, сугубо временного порядка можно было перевести дух. И все-таки Краутц счел за благо ухватить меня за плечо, когда автокран опустил свою стрелу, чтобы положить на землю бетонную плиту. Однако такого рода забота была излишней. В конце концов, когда-то я учился на каменщика и на стройке чувствовал себя как дома. Тому, кто сейчас понимающе кивнет, я должен заявить, что понял это, только когда оставил стройку ради института. Так и теперь: я глубоко вздохнул и с удовольствием ощутил, что воздух здесь больше пахнет цементом, чем золой. Краутц искоса глядел на меня. Лицо его по-прежнему было бесстрастным, а мне бы хотелось знать, что он обо мне думает.