Избранная проза

Наконец я пристроил кастрюлю на полу, возле ног. Краутц, несомненно, обладал беспечностью фаталиста. Ему удалось еще немного сдвинуть посуду на столе, так, чтобы вся эта гора не рухнула на пол. Освободилось место для двух больших чашек и доски с хлебом и колбасой.

Поначалу мы ели молча. В голове у меня постепенно прояснялось. И Краутц, видимо, понял, что никакая бодрость на свете не в силах противостоять этому серому утру. И все же он сделал еще одну попытку. Похвалил кофе (против этого нельзя было возразить) и сказал, что есть три вещи, которые, по его убеждению, должны быть всегда отменными, если человек хочет иметь ясную голову: сигары, пиво и утренний кофе. Что касается еды, то тут он менее взыскателен. Днем ему вполне хватает комплексного обеда в столовой электростанции, а вечером яичницы-болтуньи в пивнушке.

Конечно, он этими разговорами пытался разрядить ситуацию. Я тоже готов был пойти ему навстречу. Но на свой лад.

— Итак, это была она, — сказал я.

Его бодрость как рукой сняло, И он стал наконец таким, каким был на самом деле: угрюмый, заброшенный, опустившийся человек, которому в жизни остались лишь мелкие радости. Он встал и быстро направился в большую комнату. Вернулся он с дымящейся сигарой.

— Да, — сказал он. — Сейчас вы видели ее во всей красе.

— Это предохраняет от иллюзий, — ответил я и впился зубами в бутерброд.

Краутц присел на краешек стула.

— Она не всегда была такой, — проговорил он.

После каждого слова он яростно попыхивал сигарой. И для меня уже не было ни малейшего сомнения в том, кто здесь кого оставил. Случайно я в таких вопросах немножко разбираюсь. Опыт общения с женщинами, приобретенный в институте, говорил мне: все обычно кончается тем, что девушки отправляются на поиски каких-нибудь методических пособий. Кому охота, могу сообщить напрямик: эмансипация женщин — ничто для мужчин, воспринимающих ее всерьез. Это видно на примере многих, в том числе и на примере Краутца.

— Когда мы познакомились, — произнес он и начал, спотыкаясь, метаться среди кастрюль и сковородок, — когда мы познакомились, она была полна всяких комплексов. Единственный ребенок в учительской семье, это надо учесть. А я вернулся из плена и работал на шахте, потом учился. Все говорили, что у меня от природы дар общения с детьми. Тогда это еще что-то значило. Она начала здесь работать через год после меня. Нас было всего двое в этой школе. Она от удивления только рот открывала, когда вдруг посреди уроков я уводил своих учеников в заповедник и вместе с ними занимался раскопками на славянском кургане. Смотрела, ничего не понимая, когда я по утрам репетировал в пивной школьный спектакль. И наконец признала безусловно правильным, когда на четвертый год я начал по ролям читать с учениками «Орлеанскую деву». Одно время ей казалось правильным все, что я делал. Она-то придерживалась учебного плана, но считала, что я прав, понимаете?..

Он принес из комнаты бутылку пива и с жадностью его выпил. Потом душераздирающе закашлялся. Я невольно ощутил желание помочь ему. Но он почувствовал это и предупредил мое приближение словами:

— Катар курильщика, ничего особенного.

И он возобновил свои метания среди кастрюль и сковородок.

— И как это бывает, — продолжал он, — с какого-то момента она перестала считать правильным то, что я делал.

Он остановился, словно хотел поразмыслить над словами «с какого-то момента».