Избранная проза

— Трех дней не прошло, — визжала женщина, — трех дней не прошло, как ее парень выбил дверные филенки. С ним не совладать. И почему бы его в колонию не забрать? И ее бы заодно!

Старик откашлялся, словно хотел что-то сказать, но женщина уже вошла в раж:

— Нет, как их только земля носит! Когда люди начали уезжать, я все думала: скоро ли Густа отсюда уберется? Мальчишка всюду слоняется, в школу не ходит. Забрался сюда через окно, хотел стащить кока-колу. Можно сказать, у меня на глазах. Я его тряхнула как следует и говорю: чтоб я тебя тут больше не видела! И скажи своей мамаше, пусть поживее удочки сматывает. А он таращит на меня свои наглые буркалы и вдруг как даст мне по ноге. Как вам это нравится?

Она прислушалась, вероятно, ждала, что в третий раз услышит: «Сброд!», но, не дождавшись, продолжала:

— Был бы он моим сыном! Но там до него никому дела нет. Она до обеда валяется в койке со своим Йозефом. Хотела бы я знать, что она с него имеет. Карлик несчастный, не мужик, а проститутка! Сколько лет все держался за материну юбку, а потом взял да и бросил ее одну на старости лет, отблагодарил. А как она померла, он сразу к Густе под бочок пристроился. Ты это понимаешь?

Она окинула всех вопрошающим взглядом. Никто ничего не сказал.

— Господи! — насмешливым тоном произнесла она. — Наверно, это настоящее чувство! Одной любовью живут, можно сказать! Да еще людской добротой!

Тут хозяин предпочел перебраться в кухню. Жена посмотрела на закрывшуюся за ним дверь. Плечи ее опустились, вся она как-то поникла.

Старик тоже, видимо, не собирался продолжать разговор. Он только помахал рукой, отгоняя от себя табачный дым. Один Недо верил, что это еще не конец. И возобновил разговор:

— У них это давно тянется, у Йозефа с Густой, точнее сказать, с тех пор, как ее предпоследнего дружка посадили. Как его там звали, Роберт или Рихард? Насилу поймали. Во всяком случае, мать Йозефа все знала. И тут уж злись не злись. Хоть она и не могла считать Густу идеальной женой для Йозефа, но все же лучше такая, чем никакой. Йозеф в свои тридцать пять без бабы начал чудачить. А уж тут мамочка ему ничем помочь не могла.

Недо обвел взглядом присутствующих. Вероятно, ждал аплодисментов на свою последнюю сентенцию. Но ни хозяйка, ни старик не реагировали. Молча сидели друг против друга и бессмысленно пялились на скатерть. И я тоже был не в состоянии по достоинству оценить сведения Недо. Мне не хватало фона, на котором все это обрело бы смысл. Кроме того, на меня навалилась страшная усталость. В конце концов, после такого долгого дня и стольких переживаний имею же я право на сон. Только алкоголь и накатывавшие волны стыда, для которого с каждой праздно здесь проведенной минутой было все больше оснований, мешали мне воспользоваться этим правом. На минуту-другую я погружался в какое-то почти бессознательное состояние, потом на секунду выныривал из него с мгновенно обострившимся слухом и зрением. И всякий раз отмечал перемены, не видя, что им предшествовало и чем они вызваны. Так, вскоре я увидел, что господин Кречмар кряхтит уже над вторым подносом с пивом и рюмкой коньяка. Но я не видел, как хозяйка принесла этот поднос. Место рядом со мной опустело, но как Недо ушел, я не заметил. Услышал незнакомый голос, требовавший пива, но как появился новый гость, я не видел. Я пил пиво, не зная, сколько раз наполнялась моя кружка. Я чувствовал, что речь идет обо мне, но не мог ничего возразить.

Наконец кто-то встряхнул меня за плечи.

— Господин Краутц уже здесь, — раздался голос хозяина.

С трудом продрав глаза, я обнаружил усталого человека лет за пятьдесят в вытертых вельветовых штанах и серо-зеленой куртке. Бородка приятно удлиняла его обрюзгшее лицо.

— Уже поздно, — сказал Краутц. — Нам, вероятно, пора уйти.

Мне все-таки удалось проснуться настолько, чтобы суметь сказать самое необходимое:

— Я приехал из-за пьесы. Мне надо расплатиться.

— Уже уплачено, — сказал хозяин.

— Переночевать можете у меня, — сказал Краутц.

То, что он добавил, очевидно, относилось к хозяину:

— Больше я ничего не смогу для него сделать.

7

Дом чернел на фоне более светлого неба, в котором безмолвно сверкали голубоватые молнии. Сортир здесь помещался в доме и потребовал от меня последних остатков внимания. То, что было потом, регистрировало уже только мое подсознание. Длинный коридор, где пахло крольчатником, низкая лампа над столом, от которого к потолку поднимались клубы дыма. Какой-то человек в огромном кресле. Рядом кровать. Я упал на нее и проснулся, как мне показалось, через несколько секунд с дурацкой, с детства усвоенной мыслью: ты должен погасить свет! Ощупью, по стене я добрался до выключателя и тут действительно проснулся от внезапно вспыхнувшего верхнего света. Было около двух. Стрелки моих часов сплывались перед глазами. Но все же я сообразил: вчера кто-то другой выключил свет. А кто же стянул с меня брюки?