Избранная проза

За ужином я сидел на краю кровати и дулся. Опять сыр без масла. Некоторые едят сало. Бабушка изливала свою злость в топку круглой печки. Да загоришься ли ты в конце концов! Прошли времена, когда мы, мужчины, слушая такие восклицания, переглядывались. Вечно одно и то же. Никакого понятия. Когда дымит, не забивают топку поленьями. Напрасно я искал сочувствия у дедушки. Он стоял в комнате словно чужой. Перед ночной сменой он любил часок прикорнуть. Там, в кухне, на диване. Здесь, чтобы лечь в постель, ему надо было раздеться. Это уже что-то непривычное. Дедушка не любил непривычное. Он стоял в нерешительности, втянув голову в плечи, в вонючем дыму, который собирался под потолком. Он кашлял, но по его глазам ничего нельзя было понять. Мы убрали приемник с полки в кухне и поставили на шифоньер в спальне. Дедушка пробовал поймать последние известия с фронта. Хотя бы это. Но без антенны динамик только свистел. Можно было крутить ручку сколько влезет. Прекрати, рявкнул дедушка. А я не замечал, что стучу пяткой по спинке кровати. Бабушка выпрямилась, в руках у нее полено. Ты что, оглох? Я увернулся и бросился прочь из комнаты. С глаз долой, коли они взялись за меня.

На улице то же самое; но куда подевались дедушкины байки? День был словно отруби. Но где же мешок? В холодном ночном воздухе ни облачка. Звезды голубели в далеком небе. Млечный Путь изливался от крыши дома до горизонта. Самое время удариться в бега. С Ханно. Или еще лучше с Кати. Ей было бы не до хихиканья. Шорох на краю леса, короткая очередь из автомата — и она мигом повисла бы на моей шее. С таким же выражением лица, с каким она возвращалась сегодня из сарайчика.

Я поднял голову и сделал несколько шагов назад. В тени поленницы дров кто-то схватил меня. Две жесткие руки потащили меня еще дальше и швырнули на снег. Я должен был упереться руками, чтобы не упасть на спину. Отдай пистолет, потребовал хриплый голос. От страха я замер на месте. Парень вышел из тени и поднял меня. Я был такого же роста, как и он. Но вполовину худее. Какой пистолет, спросил я наконец. Он встряхнул меня. Пулемет, фаустпатрон. Что-то же есть у тебя. Когда в нашей деревне стояли бранденбуржцы, у нас в хлеву лежали штабеля дымовых шашек и сигнальных ракет. Только фельдфебель каждый день их пересчитывал. Складной нож, сказал я, но большое лезвие сломано. Я почувствовал презрение. Хватка ослабла. У Ханно есть ручная граната, сказал я поспешно. Где? Хватка снова стала тверже. Он ее не отдаст, разве что на обмен. Парень снова начал трясти меня. Так, значит, ты хочешь меняться. Когда большевики вот-вот будут здесь. Сюда они не придут, ответил я. Понятно, сказал парень, ты остановишь их перочинным ножиком.

Если бы он меня отпустил. Я чуточку посмотрел бы на звезды и выложил ему все. Иногда я действительно вижу себя в бою. Нашим солдатам не удалась атака этого нарыва, плацдарма. Появились большевистские танковые орды. Мы бросаем в бой все, что имеем. Голиафа, это пугало русских, тягач с двухсантиметровыми строенными зенитными установками. Противотанковые орудия стреляют без передышки. Наши минометы завывают. Штурмовые орудия вынуждены отойти. Противотанковые подразделения зарываются в землю. Высоко вздымаются фонтаны земли. Сверкает и гремит. Я иду во весь рост навстречу врагу. У меня ничего нет. Никакого чудо-оружия. В моем распоряжении только я. И тут заполыхали Т-34, они беспомощно крутятся на одной гусенице, и Иван бежит, бежит без оглядки на своих кривых ногах, туда, откуда пришел. Наши ополченцы вскакивают и с криком бегут вслед. Майор бранденбуржцев, тот самый, что из-за не-застегнутой пуговицы на гимнастерке гонял солдат вокруг строя до блевотины, выходит из легкового автомобиля и награждает меня золотыми дубовыми листьями с мечами и брильянтами к рыцарскому кресту. Ранее такой награды был удостоен только полковник Рудель, подбивший бортовой авиационной пушкой 463 вражеских танка. Но я уже больше не существую. Победа наша, и рейх спасен.

Немного бывает случаев, когда мне удобно это рассказывать. Такой момент был, когда убили жениха фройляйн Райхель и у нее от полученной похоронки внезапно хлынули слезы, когда мы, вскочив, запели «Не встречал страны прекрасней», и она в середине песни подняла взгляд и стала смотреть вдаль, забыв про нас. Но я не сразу это сообразил. А когда все кончилось, Ханно подбежал и пнул Юрку под коленки. Он вечно перевирает мелодию, заявил Ханно, когда фройляйн Райхель ухватила его за ухо.

Это твой друг, спросил парень. Он отпустил меня, но я чувствовал, что ручная граната не идет у него из головы. Семья Ханно — зажиточные крестьяне. Дедушка иногда помогал им при молотьбе, если позволяла работа, а бабушка копала картошку. За один день она приносила домой добрую четверть корзинки. И подстилку для козы мы тоже имели. Наш луг родил только кислую траву и затхлое сено. О пашне и говорить нечего. Сплошные сорняки.