Избранная проза

А еще, воодушевленный рассказами о Сирара и Фукиагэ406, весь год постоянно мечтал о том, как бы полюбоваться луной над горою Брошенной старухи — Обасутэ407, и в конце концов на одиннадцатый день восьмой луны покинул провинцию Мино, поскольку же дорога предстояла неблизкая, да и дней оставалось немного408, то выходил в путь затемно, на закате же преклонял голову на изголовье из диких трав. Как и намечено было, достиг деревни Сарасина в ту самую ночь409. Гора находится на одно ри к югу от селения Явата, отроги ее тянутся на юго-запад, она не поражает взор неприступно высокими вершинами и островерхими скалами, но при взгляде на нее безотчетная печаль пронзает душу. Я понял, почему об этом месте говорят: «сердцу здесь не обрести покоя...» 41°, и мною овладела неизъяснимая тоска. «И зачем надо было бросать стариков?» — подумал я, и по щекам моим покатились слезы...

Плачущая старуха

Увидится вдруг, как живая.

Вместе глядим на луну.

Шестнадцатый день Луне,

а мы еще здесь —

Уезд Сарасина.

,< 1688>

ТРИНАДЦАТАЯ НОЧЬ В БАНАНОВОЙ ХИЖИНЕ

После дорог Кисо

Никак не оправлюсь, а тут —

«Вторая луна»...

Сердце еще не успело «обрести покоя»411 с тех пор, как любовался срединной осенней луной412 у горы Обасутэ в селенье Сарасина, навевающие печаль очертания горных склонов все еще стоят перед глазами, а тем временем приблизилась Тринадцатая ночь Долгой луны. Кажется, это император Уда впервые предписал славить луну этой ночи и назвал ее «поздней» или «второй» луной. Но особую изысканность сумели сообщить ей, пожалуй, ученые и поэты. И вот я решил, что отрешившимся от мира празднолюбцам не годится пренебрегать этой луной, а поскольку к тому же еще не изгладились из памяти впечатления страннической жизни с ее блужданиями по горным тропам и ночлегами на ложе из трав413, я пригласил друзей, постучал по тыкве-горлянке, в которой держал вино: «не пуста ли?», достал горные каштаны, которыми гордился так, как если бы они были из долины Белой вороны — Байягу414. На стену хижины в качестве особого угощения повесил свиток с китайской песней почтенного Дзёдзана415: «Круг не полон еще, двух частей не хватает ему», который со словами: «Трудно лучше выразить прелесть этой ночи» — преподнес мне сосед, старец Со416. Один из гостей-сумасбродов начал декламировать стихи о Сирара и Фукиагэ417, это добавило луне великолепия, словом, трудно представить себе ночь более прекрасную.

<около 1688>

137

ПОСЫЛАЮ ЭЦУДЗИНУ

Дзюдзо из Овари называет себя Эцудзином418. Очевидно потому, что родом он из земли Эцу. Нуждаясь в просе, рисе и хворосте, он выбрал «уединение среди городской суеты»419: два дня служит, два праздничает, три служит, три праздничает. Он любит хорошее вино, а когда, захмелев, приходит в благодушное расположение духа, начинает петь «Хэй-кэ»420. Таков мой друг.

Снег, которым вдвоем

Год назад любовались,

Выпал опять...421

<1688>

ЛЕТНЯЯ КУКУШКА

Стоит подумать: «Где, в какой стороне, застава Сиракава422 ?» — ив душу повеет осенним ветром, однако ныне передо мной — зеленые поля, среди которых кое-где румянится пшеница, тут же крестьяне, в поте лица взращивающие каждое зернышко, и нет вокруг ничего достойного взора — ни прелестей весны или осени, ни луны, ни снега, — самый заурядный пейзаж четвертой луны, и хоть бы один из сотни прекрасных видов! Остается лишь, умолкнув, отбросить кисть...

Рис да пшеница...

Но вдруг над полями голос

Летней кукушки.

<1688>

млечный путь

Бродя по северным землям423, однажды заночевал в провинции Этиго в местечке Идзумодзаки. Вот и небезызвестный остров Садо — лежит в море за лазурными волнами в восемнадцати ри от берега, простираясь с востока на запад на тридцать пять ри. Виден он весь ясно, как на ладони, вплоть до самых неприступных утесов на горных вершинах, вплоть до самых дальних уголков в ущельях. На острове этом добывается много золота, он служит сокровищницей для всего мира, так что место это поистине замечательное, однако, поскольку издавна ссылались туда самые опасные преступники и государевы враги, слава за ним закрепилась недобрая, что, право же, достойно сожаления — с этой мыслью я распахнул окно в надежде дать себе роздых после изнурительного пути и увидел, что солнце уже опустилось в море, и окрестности озарены тусклым лунным светом, посередине неба раскинулся Млечный путь, сияют яркие звезды, со стороны моря время от времени доносился плеск волн. Грудь стеснилась безотчетной тоской, сердце готово было разорваться, я никак не мог обрести покоя на своем ложе из трав, темные рукава моего платья неизвестно отчего стали так мокры, что хоть выжимай.

Бурное море.

До острова Садо раскинулась

Небесная река.424

<1689>

139

ЗАПИСКИ О БУМАЖНОМ ОДЕЯЛЕ425