гов двести пройти, перед смиренным взором путника возникнет величественное святилище Хатимана. Говорят, божество это является воплощением будды Амиды445. В домах, приверженных единому446, с возмущением отворачиваются от него, те же, кто придерживается учения о двуединстве447, почитают и того, кто умеряет свой блеск и уподобляется пылинке448. В последнее время здесь почти не появляются паломники, а потому здешние пределы исполнены особой святости и покоя. Рядом со святилищем есть покинутая хозяином хижина, крытая травой. Ее окрркают буйные заросли полыни и низкорослого бамбука, крыша протекает, стены покосились, если и живет здесь кто, то только лисы и барсуки. Называют хижину — Призрачная обитель. Хозяин, некий монах, приходился дядей доблестному Кёкусую из рода Суганума, но тому уже восемь лет, как от него осталось лишь имя — Старец из Призрачной обители.
Между тем, я, человек, которому давно перевалило за четвертый десяток, около десяти лет тому назад распростился с городской жизнью и, словно сбросившая плащ гусеница плащевница-миномуси, словно покинувшая домик улитка, направил стопы свои в Оу, бродил по берегам Кисаката, подставляя лицо палящим солнечным лучам, взбирался, утруждая ноги, на сыпучие дюны у бурных северных морей, а в нынешнем году отдался на волю озерных волн449. Уподобившись уточкам нио, спешащим вверить себя случайному тростниковому стеблю, к которому течение прибьет их плавучее гнездо, перекрыл крышу, сплел новый плетень, и, хотя не было у меня желания за
144
держиваться в этих горах, куда забрел в начале четвертой луны, стал подумывать: «Не скоро от этих вершин оторваться сумею»450.
Так или иначе, а весна совсем недавно покинула горы. Еще цветут камелии, горные глицинии цепляются за ветви сосен, иногда закричит где-то рядом кукушка, и даже сойка залетит порой; где-то рядом, ничуть не докучая мне, стучит дятел — все вокруг несказанно меня развлекает. Душа блуждает в землях У и Чу451, на восток и на юг простирающихся, тело же остается на берегу рек Сяо и Сян у озера Дунтинху452. Горы высятся на западе и на юге, жилища людские виднеются вдалеке, южным благоуханием веет с далеких вершин, северный ветер насыщен морскою прохладой. Гора Хиэ, вершина Хира, и дальше — сосна Карасаки в дымке, там — замок, там — мост, там — лодки, с которых ловят рыбу. Голоса дровосеков, по склонам Касатори бродящих, песни крестьян, пересаживающих рисовые ростки на по-лях у подошвы горы, стук пастушков-куина"3 в ночном мраке, пронизанном светлячками454, — словом, всего, что ласкает зрение и слух, здесь в избытке. Вот гора Микамияма — она похожа на Фудзи и невольно напоминает о старом жилище на равнине Муса-си455; глядя на гору Танаками, я перебираю в памяти тех, кто покинул уже этот мир. Есть здесь и другие горы — пик Сасахо, вершина Сэндзё, гора Хакама-госи. Селение Куродзу темнеет густо, совсем как в той песне из «Манъёсю»456, где говорится «охраняют сети...» Когда окоем не затянут облаками, я, вскарабкавшись на гору позади хижины, делаю себе помост в кроне сосны, стелю на него соломенное сиденье и
ПРОХЛАЖДЕНЬЕ У РЕКИ НА ЧЕТВЕРТОЙ ЛИНИИ465
«Прохлаждаются у реки на Четвертой линии» — так говорят о людях, которые вечером, едва на небо выплывет луна, устраиваются на расставленных на берегу помостах и всю ночь до самого рассвета угощаются вином и разными яствами. Здесь и женщины, щеголяющие особенно тщательно завязанными поясами, и мркчины в длинных хаори466, и монахи, и старцы, и даже мальчишки-подручные из бондарни и кузницы — все, наслаждаясь отдыхом, шумят, поют песни. Да, такое можно увидеть только в столице.
Ветерок над рекой.
Желтый халат467 — и он тут как тут.
Вечерняя свежесть.
<1690>
НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ УНТИКУ468
Монах Унтику из столицы нарисовал какого-то почтенного наставника — рк не себя ли? — который сидел, отвернув лицо, и сказал мне: «Сделай надпись к этой картине». Ему уже за шестьдесят, да и я скоро перевалю через пятый десяток. Оба живем словно во сне, вот он и запечатлел себя спящим. 469 Под стать и надпись — словно бессвязное ночное бормотанье...
Оглянись же!
И меня настигли унылые
Осенние сумерки.
<1690>
ШЕСТНАДЦАТАЯ НОЧЬ В КАТАТА