Избранная проза и переписка

Ночью осыпались маки.
На кружеве белой подушки,
На косах моих и повсюду
Лежали горячие крылья
Погибших цветов… Я долго лежала,
Слегка прищурив ресницы,
И алый покров лепестков
Дрожал прихотливым узором.
Как пламя, как кровь, как мысли…

Я их собирала под вечер…

Вдали у затихшего леса
Лучи золотили небо.
И рожь, надо мной колдуя,
Зеленым шатром расступалась.
И маки клонились резко…

Я вышла потом на дорогу.

Был час долгожданной встречи,
Горели глаза, как звезды,
И голос, срываясь, таял…

Прощались у самой калитки

И пьяного мака головку
Я вдела, смеясь, в петлицу…
И жадно прижались губы
К подарку шальной девчонки.
Осыпался мак на камни,
А я убежала к дому…

А ночью мне снился ветер,

И степь, и тоска, и счастье,
И жгли до утра поцелуи
Влюбленнее тех, что были…

И сна я нашла разгадку:

То, видно припомнив что-то,
Мена осыпали маки
Узором кровавых крыльев…

Конечно, эти стихи, как и прежние, entre nous (между нами — фр.). Ответьте скорее. Когда приеду в Варшаву, вероятно, на той неделе, вышлю свой адрес. А Вы на все лето в Праге? Что у вас нового среди поэтов? Что Эйснер, Т. Ратгауз? Хорошо ли они вообще пишут?

Жду.

Алла Штейгер

6.

1928 г.

Дорогой Вадим, поздравляю Вас с праздниками, желаю, конечно, всего самого лучшего и прошу прощения за столь долгое молчание; причины были самые уважительные верьте на слово. Ругательски ругала Володю за неудовлетворительные сведения обо мне, хотя он и разыграл оскорбленную невинность. Несмотря на наши печальные тржебовские события, провожу каникулы хорошо и даже почти весело. Очень бы хотела увидеть Вас и попробовать поговорить как следует — мне кажется, что теперь это было бы легче, чем раньше. Мои планы насчет занятий пока осуществляются на деле, и надежда на весенние экзамены не ослабевает. Пишу очень мало и, кажется, не особенно хорошо, но не чувствую на себе греха раба, зарывшего в землю талант, ибо заслуги моего брата-барона (Анатолия Штейгера) теперь настолько велики, что его славы, вероятно, хватит не только на его современных родственников… Вы, конечно, это знаете, если переписываетесь с ним Мережковский и Гиппиус пишут ему письма, его стихи будут напечатаны в «Новом корабле etc, etc (и так далее — лат.)…

Мне бы очень хотелось съездить в Прагу, повидать всех старых знакомых, посмотреть на Алексея Эйснера и на Ратгауз (говорят, я на нее похожа, правда?). Пока все это кажется еще очень далеким и почти невозможным, а жаль… Кстати, не знаете ли Вы случайно, как обстоит литературный вопрос в Брине (?), я собираюсь туда после окончания гимназии и, по правде сказать, боюсь, что там, кроме модерних тайцев я казачьих союзов, ничего нет. Хотела было недавно прислать Вам свою новую карточку, да как-то не вышло, да стиль у этой карточки сильно бьющий на поэтессу, а я себя теперь категории таковых почти не причисляю. Мои последние стихи теперешнего времени: «Вечерний час» «Песня усталости», «Спи, маленький, злой и русый» и «Сколько раз ходила на дорогу». Делала недавно ремонт своих тетрадей, в итоге чего многое невозвратно погибло. Кстати, знаете ли Вы мое одно очень старое стихотворение 1924 г., которое называется «На елке», я его теперь нашла и полюбила так, как если бы оно было только что написанным и пережитым, конечно, в нем есть технические недочеты, но по мысли оно трогательно и симпатично, на всякий случай посылаю.

Из того списка моих стихов, что Вы сделали для моего предполагаемого сборника, я заключила, что Вы и четверти моих «шедевров» не знаете, но это поправить невозможно пока.

Очень, очень буду рада получить от Вас скорый и длинный ответ, пишите о себе, о поэтах, о бароне и о том, что, по Вашему мнению, из меня выйдет, если я не буду писать. Пока всех благ.

Алла.

P. S. Как поживает Галя Эвенбах?

Я собираюсь стричься a lа Anna le Pufti (Анна М. Пуфти — возможно, Леа (Амалия) Пути (1897–1931) — австрийская звезда немого кино, венгерка по происхождению), стоит?

Не берите с меня примера, отвечайте скорей.

А.

На елке