Избранная проза. Рассказы, эссе, заметки.

Очень нужное что-то
в рюкзак второпях покидаю.
Второпях очень важное что-то
в записке черкну…
Покидаю я эти края, навсегда покидаю,
И едва ли когда я сюда ещё раз заверну.

Здесь налажена жизнь.
И пусть счастье пребудет в их доме!
Только мне здесь не жить:
не могу быть в бессрочных гостях.
Значит, надо домой.
Значит снова судьба на изломе.
Мои близкие люди, надеюсь, поймут и простят.

Пусть родной стороне безразлично,
я убыл иль прибыл.
Даже в светлые годы
отдельные судьбы не в счёт.
Но я знаю, что буду России
не в убыль, а в прибыль,
Коли жизнь моя малая в буднях её потечёт.

Я об этом молчу, но большую надежду лелею:
Не настанет беда, коли я её не допущу.
Своим сердцем Россию
и в лютый мороз отогрею,
А коль будет нужда,
то и в жарком бою защищу.

В общем, надо домой.

Доброе слово читателя помнишь пожизненно. Каждое его доброе слово…

Но я отвлёкся от случая, о котором собирался рассказать.

Мало-помалу я стал захаживать на разные «тусовки» поэтов. Таких собраний теперь немало. Там все читают свои стихи. Многие такие же, как я, поэты-любители. Не стану врать: мне тоже невтерпеж было озвучить перед всеми свои стихи. Ну, в самом деле, не только же для себя я их писал. К тому же они мне самому очень нравились. Хотелось поделиться хорошим. Но я вовремя приметил: поэты не шибко любят слушать чужие стихи, любят сами читать. Слушая, не скрывают, что терпеливо ждут, когда закончишь.

Я помалкивал. Терпел, когда читают другие. Потому что редко, очень редко встречались дивные стихи.

Но однажды я всё же решился и выступил.

Собрание было в той самой плохой квартире, в музее М.А.Булгакова. Поэтов в гостиной – десятка три-четыре. Ведущая вечер поэтесса громко назвала мою фамилию, пригласила выступить. Я сидел в заднем ряду и не откликнулся. Позвала ещё раз. Я поддался.

Я прочитал им «Тишину» и «Надейную песню» из главы «Зимы русской души». И только. Боялся переборщить.

Заметает, заметает… Замело.
Что играло, что цвело – белым бело.
Вспоминаю, вспоминаю я сынка
Без могилки, без креста и без венка.
Как забрали да услали на войну, —
Получили только весточку одну.
Обращались: жив ли, ранен или пал?
Сообщили, будто без вести пропал.
Ой ты, заметь! ты легла в который раз?!
Только память, только сердце не предаст!
Всё за здравие молюсь, всё ворожу,
Поминать – не поминаю… Погожу.

Иду и сажусь на своё место в дальний тёмный угол гостиной. Через два человека от меня поэт Андрей Пустогаров говорит:

– Спасибо! Я бы так не смог…

Это была моя первая литературная награда.

18 июля 2015. Москва

Дядь Саш

Старики Бобровы возвращались домой из командировки. Их провожали. Ректор института – истинно северная, душевная, приветливая женщина и ещё двое-трое коллег. Приехали с запасом, чтобы не торопясь устроить старых профессоров в вагоне.

Вышла неожиданность. Когда добрались до купе с багажом и подарками, обнаружилось, что в нём набилось человек десять. Очень весёлых, крепких, свойских. Места для багажа уже были заняты. А народ посерьезнел и с подозрением уставился на Бобровых. Дескать, вы откуда и куда?

Бобровы объяснили: мы, мол, пассажиры, наши полки – нижние. Не очень это понравилось народу. Стали указывать на крепкого ещё мужика предпенсионного примерно возраста. Тот сидел у окна в каком-то полутулупе, без шапки.

– Это дядь Саш! – со значением сказали Бобровым. – К родителям в Белоруссию едет. Так что – вот!

Мысль была понятна.

Дядь Саш на Бобровых никакого внимания не обратил. Призвал собравшихся поднять «на посошок». Говорил при этом с чувством, громко, но очень неразборчиво.

«Как же он наверх-то взберётся? – не без юмора подумал Бобров. – А если взберётся, то как обратно? Ни хрена себе путешественник!»