Процессия снова двинулась вперед. Раздался звон колокольцев, из-за занавески потянулся запах благовоний. Я блаженно откинулся на подушки.
«…шэньди Дзитай был молодым ученым, сдавшим государственные экзамены. И была у него возлюбленная Пимико. Получив послание Императора, объявляющее его шэньди, он простился с возлюбленной и отправился в Небесный Павильон. Там он уступил свое тело императору и удалился в Пэнлай. Пимико же последовала за ним в Небесный Павильон, дабы всегда видеть лицо возлюбленного. Восхищенный такой преданностью божественный Гуа-ди сделал Пимико наложницей высшего ранга».
Почему-то теперь эти истории не казались мне такими отвратительными. Даже последняя. Правильно, так и должен поступать верный подданный. Я посмотрел на свои цепи, украшенные изображениями всех шэньди, бывших до меня. Полсотни крошечных фигурок с иероглифами имен и символами профессий. Скоро здесь появится и мое изображение. И эти цепи показались мне знаком высшего достоинства. Почитание шэньди сравнимо только с почитанием Императора.
Процессия остановилась, и паланкин опустили на землю. Мне помогли выйти. Перед нами возвышался Небесный Павильон. Три яруса загнутых вверх крыш на фоне вечернего неба. Ощущение величия и печали.
Мы поднялись по лестнице, и меня проводили в роскошную комнату, украшенную свитками с изречениями из «Мен-цзы»[9], какими-то стихами и тончайшей живописью на шелке. Драконы и облака.
— Здесь ты проведешь ночь, о шэньди, чтобы завтра освободить свое тело для Императора, — сказал Сым Тай-ши. — А сейчас я передаю тебя лекарям и даосским ученым. Они подготовят тебя.
И он опустился на колени и совершил тройной земной поклон.
Вошел маленький лекарь, поивший меня напитком перевоплощения, и снова с поклоном подал мне чашу. Она была полна наполовину. Я жадно пригубил ее. Действие питья уже кончалось, а я не хотел новых приступов отчаянья.
Голова слегка закружилась, и я оперся ладонью об пол. Но, нет, все быстро прошло. Комната остановилась, и облака больше не налезали на драконов и драконы на облака.
Пришел кузнец и снял с меня цепи. А потом появился еще один лекарь, повыше и худощавей первого. Он приказал мне раздеться и внимательно осмотрел меня.
Важно кивнул.
— Хорошо. Вполне подходит.
Потом я обнаружил, что в комнате тесно от мужей в малиновых одеждах, пахнет благовониями и передо мной стоит золотая лохань с водой.
— Шэньди должен совершить священное омовение, дабы стать достойным принять дух Императора, — пропел один из обладателей малиновых мантий.
Я потрогал воду. Очень горячая!
— Не повредит ли это телу Императора? — спросил я.
— Нет, — успокоил лекарь. — Священное омовение шэньди всегда проводят в такой воде.
Я сделал усилие воли и залез в этот кипяток. Нет, ничего. Терпимо.
После омовения мне подали богатые лазоревые одежды, расшитые облаками и снова надели цепи. Но меня это совершенно не расстроило.
Малиновое сменилось оранжевым, то есть ушли ученые и возникли монахи, дабы наставить шэньди перед перевоплощением.
«Завидна судьба шэньди, ибо нет ему не нижних, не земных воплощений. По ходатайству Небесного Императора он попадает в Пэнлай, Чистую Землю или на берег Яшмового пруда[10] в Персиковые сады богини Си-ванму».
Монах вопросительно посмотрел на меня. И я заметил, что он держит кисть и лист бумаги.
— Что предпочтет шэньди?
Я задумался. Никогда не был особенно религиозен.
— Честно говоря, мне бы хотелось остаться на земле.
Монах поклонился.
— Я передам Императору твое желание, о шэньди. А теперь посмотри на эти стихи о преданности государю. Золотом на белом. Их написали в этой комнате шэньди прошлого. Не хочешь ли и ты выразить свои чувства?
И он подал мне бумагу и кисть.
Рука легко вспорхнула над бумагой, как ветер над полночной рекой, оставив золото иероглифов. Как красиво! Всегда был неплохим каллиграфом, но чтоб так! Я завороженно смотрел на свою работу.
Монах почтительно взял у меня лист и повесил на стену прямо передо мной. Там оставалось свободное место.
Потом были молитвы об удаче перевоплощения и медитация. Спать не хотелось. Есть тоже, хотя последний раз я завтракал в лесу с несчастным Гань Хао.
Медленно светлела бумага в окнах под потолком. Близилось утро. А потом взошло солнце, и четкий силуэт дерева пал на окно.
А в мое сердце вонзилась невидимая игла. Я взглянул на свое стихотворение и нашел его ужасным. Сколько мне осталось? Меня охватывала паника. Я сел, поджав под себя ноги, и уставился в стенку.
Сидевший рядом монах заметил мое состояние и что-то шепнул своему соседу. Тот поднялся на ноги и скользнул к выходу.
Оставшийся поставил передо мной две палочки с благовониями и зажег их. Стало чуть легче.
— Пусть принесут напиток перевоплощения, — тихо сказал я. — А то я не смогу достойно исполнить долг шэньди.
Монах кивнул.
— Сейчас.