Избранник Ада

В следующей пещере некий муж совокуплялся со многими блудницами и ожесточенно набрасывался то на одну, то на другую. И был он распален и рыдал, но все никак не мог получить удовлетворения. И жгла его невыносимой болью плотская похоть, и естество требовало завершения, но оно никогда не наступало, а жажда конца и конца страданиям была несносной. И демоны толпились вокруг и плевались в него, и становились в непотребные позы, и смеялись ему в лицо, и приводили ему все новых и новых любовниц, одну соблазнительнее другой. И бедняга, распаленный и раскаленный никогда не завершаемым желанием, набрасывался на них с возрастающей яростью и выл от переполнявшей его боли, но только все без толку, а лишь с каждой новой из дев усиливая свои страдания.

И сказал писарь Ада:

– Се блудник от жены своей.

В четвертом узилище чудища наперебой, а то и всем скопом, насиловали другого бедолагу. И от тех издевательств тот неоднократно терял сознание. Однако бесы приводили его в чувство, поливая ледяною водою из ушата, смывавшей кровь, лившеюся изо всех его дыр, и вновь овладевали им самым разнузданным образом.

– Се насильник наказывается, – опять бесстрастно прокомментировал Баал-берита. – Эй, – крикнул он подвернувшемуся под руки лохматому бесу с головой огромной крысы, который устроил себе перерыв и покуривал трубку с каким-то ароматным табачком, – пойди-ка сюда, любезный.

Бес, цокая копытами, приблизился к нам, источая запах животного пота и серы, и звонко шлепая между ног причиндалами, выдававшими в нем особь мужеского пола.

– Чего-с изволите, господин генерал? – спросил бес, с подобострастной улыбкой на крысиной морде, что странно было наблюдать – я никогда не видел улыбающейся крысы.

– Кто такой? – раздраженно спросил его Баал-берита, не ответив на его вопрос.

– Старший по камерному блоку лейтенант Шурпень, господин генерал! – по-военному отчеканил бес.

– Вот что, Шурпень, почему вид непотребный? Ходишь тут, понимаешь, голый, воняешь, колбасой своей болтаешь туда-сюда. Или не видишь, что у нас интеллигентный гость? – Баал-берита кивнул в мою сторону.

– Прошу прощения, господин генерал, форма рабочая – готовность номер один, согласно инструкции, чтоб ничего лишнего, а гостя я сразу и не приметил, – склонился черт перед писарем Ада и скосил на меня черные, выпуклые, без белков, глаза.

– Эх, Шурпень, Шурпень! Сходи в поликлинику, да выпиши там себе очки. А сейчас, иди давай, помойся, чтоб не вонять, оденься в парадное, да возвращайся, только, чтоб мигом у меня! Понял?!

– Так точно-с, господин генерал!

Шурпень исчез с быстротой молнии и уже через минуту стоял перед Баал-беритой, вытянувшись во фронт и в золотых очках в тонкой оправе. Вид его был довольно красочный: он предстал в малиновом, военного образца, кителе, накинутым на голое, без рубашки, тело. Китель был украшен серебряными аксельбантами и застегнут золочеными пуговицами, на которых красовалась пентаграмма Печати Мендеса. На левое плечо был нацеплен серебряный погон, украшенный двумя звездочками. Для пущей важности был прицеплен на грудь и какой-то орден, с козлиной мордой по его центру. Волосатую шею Шурпеня украшала белоснежная эстрадная бабочка. Нижнюю часть его живописного костюма составляли цветастые трусы-семейники с дыркой позади, из которой повиливал черный, кожаный хвост, с черной же пушистой кисточкой на конце. Копыта, видимо, для мягкости хода, были плотно обтянуты некой резиновой обувкой, из коей у нас на земле обычно делают калоши. А на голове красовался венок из черных роз. От него густо несло земляничным мылом и тонко пахло какими-то нежными духами.

Баал-берита, почесав затылок, спросил:

– Ну, то, что ты очки себе приобрел да душ принял – это хорошо. А вот чего ты надушился-то, как баба!? Никак на бал собрался. Чем мазался-то, а, Шурпень?

– «Шанель номер пять», господин генерал! – отчеканил Шурпень.

– А что, любезный, какого-нибудь мужского одеколона, более потребного к случаю, в хозблоке не нашлось? Ну, например, «Тройного»?

– Один «Шипр» остался, господин генерал, а «Тройной одеколон», как вам сказать… – потупился черт. – Три дня назад, это, у интенданта нашего, у майора Чурилло, день рождения был, вот и выпили весь одеколончик всем гуртом…

– Весь вагон?! – встрепенулся Баал-берита.

– Так точно-с, господин генерал, до последнего пузырька, – Шурпень извинительно стал переминаться с копыта на копыто и приуменьшился в росте ровно в два раза, став похожим на лилипута. – Виноват-с!