Монахиня Л. передаёт о себе: «В 1908 г. 2 августа я со своей келейной приехала в Оптину Пустынь. Куда мы особенно стремились, так это к батюшке Амвросию на могилку, и также желали получить пользу и назидание от старцев, но больше влекло к батюшке Иосифу. По приезде в Пустынь со мной случилось что-то непонятное, — занездоровилось слегка и я никак не могла идти к старцу. Наконец, сдаваясь на доводы моей келейной, я пошла. Дорогой я всё думала: ну чего иду, говорят посетителей масса, старец всех посылает в Шамордино, в Тихонову Пустынь. Я этого не могу выполнить: денег нет, да и купаться мне вредно. Исповедоваться нельзя у старца, утомишь его, собороваться я без того буду. Но вот мы у старца; я стою молча, смотрю на него. Вдруг он тихо, ласково заговорил: «Ну чего же ты, чего? Вот смотри: портрет старца Амвросия, вот его кровать, вот вся его келья, также он принимал как и я, больной, сидя на кровати». Точно ледяная кора спала с моего сердца; мне стало так легко. Я уже не молчала; мысли одна за другой сходили с языка. Я не успевала высказать всю мысль, как старец давал мне ответ. Потом опять говорит: «Чего ты боялась прийти? Денег, правда, нет у тебя на поездку в Шамордино и в Тихонову, да тебе и купаться нельзя; ты Божию Матерь хочешь видеть? — отвечал на мою мысль старец, — Она сегодня Сама у тебя будет в келии. Исповедовать я тебя не могу — давно никого не исповедую, а вот поди к о. Сергию. Он тебя исповедует и пособорует». Келейная моя тоже была утешена. Мы плакали от радости. Доходим до монастыря, видим идет крестный ход с калужской иконой Божией Матери, случайно привезённой из Козельска. И вскорости к нам в номер принесли икону Божией Матери. На следующий день, приобщившись и пособоровавшись, мы спешим к батюшке. Он встречает нас словами: «Ну вот, правда как хорошо, легко, радостно. Поговели, порадовал Господь. Ведь вот милость-то Божия случилась с вами!» А с нами действительно случилась милость Божия, о которой старец не знал, знал только духовник. Кратко, но сердечно-духовно говорил старец, не хотелось от него уходить, но надо было дать место другим. Потом мы на другой день, купив чётки и портрет старца и несколько листочков духовного содержания, отправились к батюшке. Придя к нему, я только успела подумать: как было бы хорошо, если бы батюшка из своей ручки дал мне чётки, — как старец улыбнувшись, быстро снял со своей руки чётки и надел на мою руку и в то же время мои чётки надел на свою руку. Слёзы хлынули градом, я только могла сказать: «Дорогой батюшка, ожидала ли я этого!» Старец был в шапочке, вдруг он снимает с головы шапочку, поворачивается к моей келейной, поправляет на голове волосы и улыбнувшись, надевает снова. Моя келейная разрыдалась, бросилась в ноги к старцу, благодаря его за что-то. Батюшка и её также благословил чётками. Я недоумевала, что это значит. Оказалось, что моя келейная подумала: не похожа наша карточка; вот, если бы батюшка без шапочки был (на нашей карточке батюшка был без шапочки).
Уже на следующий день мы пришли прощаться с батюшкой. Не желая утомлять старца, мы остались в коридоре в ожидании, когда он выйдет. Вскоре щёлкнула дверь, вышел батюшка. Ну что за вид был его! От его лица буквально исходил свет. Оно было так бело и юношески светло, что мы невольно вздрогнули и опустили глаза. Батюшка взглянул на нас, и такой у него был ласковый благодатный взгляд, что передать нельзя и кажется никогда его не забудешь. Он круто повернул от нас, так что мы не успели проститься. Пришлось прийти на другой день и проститься со старцем. После нам сказали, что в этот день батюшка приобщался.
Ещё мы были у старца в 1910 году. Вся беседа носила уже характер последней. Всё до мелочи было разобрано и предусмотрено старцем. И снова он отдалил мою поездку в Шамордино, сказав что нам некогда будет. И действительно оказалось некогда. Прощаясь с батюшкой мы спросили: благословит ли нам батюшка ещё побывать у него? Он кротко, весело улыбнулся и сказал: «Ну что же, побывайте; Бог весть, Бог весть». Эти строки истинны, чему Господь Свидетель. И нет теперь среди нас этого светильника, этой дивной кристально чистой души. И больно сжимается сердце…»
Монахиня М. Ш. воспоминала: «Пишет мне одна барышня и просить передать батюшке, что за неё сватаются три жениха, за которого из них ей пойти? 1-й и 3-й ей не нравятся, а 2-й нравится. Батюшка ответил: «За Николая, за третьего, а то дело плохо будет». Я была поражена. Ни она мне не писала, как зовут её женихов, ни я ничего не говорила батюшке. Я написала барышне батюшкин ответ. Она вторично пишет, что ей не нравится этот жених. Батюшка опять говорит: «По-моему, лучше ей идти за Николая, а не послушает, как хочет». Она послушалась и вышла замуж за Николая и до сих пор живут очень счастливо. А с нравившимся ей женихом случилось несчастье — переезжая речку, он утонул».