Перед посадкой на триеру царь посетил местный храм, где совершил жертвоприношение покровителям Македонии: Зевсу, Гераклу, Афине и Дионису. Жрецы показали древнее святилище, где, по преданию, находилась могила Протесилая, о котором говорил Гомер, будто он первый из греческих воинов ступил на берег у легендарной Трои и первый был убит. Александр задумчиво осмотрел холм с погребением Протесилая, совершил ещё одно жертвоприношение. Дрова на алтаре долго не зажигались, потом вдруг ссунулись на бок, в сторону холма и… вспыхнули ярким пламенем. Прорицатель Аристандр успокоил:
— Для тебя доброе предзнаменование: боги и герои обещают покровительство.
Глава пятая
БРОСОК КОПЬЯ
Ростр триеры с лёгким шипением стремительно вонзал-/ся в невысокие изумрудно-зелёные волны Геллеспонта.
.. Александр пристально вглядывался в смазанную линию горизонта и не замечал ни солёных брызг, ни времени, проведённого на открытой палубе. Нескончаемой вереницей текли мысли ясные, осознанные…
Отец однажды сказал ему: «Македония тебе мала, сын! Ищи себе другое царство!» — и с этого дня жизнь наполнилась неутолимым стремлением покинуть Пеллу, своё Отечество, отправиться неведомо куда в поисках новой для себя цели. Вот она, Азия — начало его божественной судьбы и славы! Обратного пути нет…
Александру повезло с самого начала: персидских кораблей нигде не замечено, македонский флот пересекал пролив при полном благоприятствовании. Попутный ветер облегчал кораблям ход, гребцам не пришлось непосильно налегать на вёсла, за что моряки благодарили повелителя морей Посейдона.
Царский корабль попал в окружение нескольких стай дельфинов; плавники и хвосты мелькали повсюду. Впереди плыли мелкие особи; молодёжь, словно в сложном танце, выписывала на водной глади замысловатые узоры. За ними плыли родители, величественные и прекрасные — настоящая стража. Как весной пастухи пестуют на пастбище нежных ягнят, так семейные пары следят за детьми, чтобы ничто дурное не коснулось их…
Глядя на чудесных дельфинов, удивительный восторг охватил Александра. Зрелище привлекло внимание воинов, особенно ободрила моряков. Аристандр не преминул отметить необычное состояние Александра:
— Повелитель морей и океанов Посейдон всегда появляется в сопровождении дельфинов. Они царят над рыбами; как стрелы, выпущенные из лука, носятся они по морю, и их проницательный взгляд замечает каждую рыбу, укрывшуюся в расщелине или зарывшуюся в песок. А сейчас эти царственные существа сопровождают тебя, царя людей, словно бога. Хороший знак! Предвещает твои победы!
Александр промолчал, приятно задетый за живое… Но смущал известный ему факт, что фракийцы совсем по-иному обращались с дельфинами. Они имели обыкновение употреблять их мясо в пищу, а жир для светильников. Охотились, как на морских животных, которые, не ожидая от людей никакого зла, близко подплывали. Жестокие варвары! Они не только сами не могут приблизиться к богам или коснуться их алтаря своими нечистыми руками, но и жертвы их не будут желанны. Ибо боги не приемлют убийство властителей пучин…
На середине пролива кормчий остановил царскую триеру для совершения жертвоприношения Посейдону. В мире, где властвуют боги, людям приходится исполнять обряды, чтобы не навлечь их гнев. А в непредсказуемом морском царстве всё неожиданно и предельно откровенно: где недавно присутствовали безветрие и гладь, внезапно вздымаются волны, с чудовищной мощью обрушиваются на корабли, топят или выбрасывают их на берег, где несчастные жертвы кромсают прибрежные скалы, злобно гложут камни, как голодные звери свою добычу…
На кораблях подняли вёсла и собрали паруса. Закололи белого быка, в золотую чашу пролили жертвенную кровь. Тушу разделали, куски отдали корабельной команде и воинам для совместной с богами трапезы; потроха и чашу бросили в море — в дар морским божествам — нереидам. Затем корабли продолжили путь в сторону бухты Сигей*, куда тысячу лет назад греки-ахейцы привели корабли для войны с Троей. Одного из них звали Ахиллом — бесстрашный воин, легендарный предок рода матери Александра…
Гефестион несколько раз призывал друга оставить палубу, спуститься вниз, отдохнуть до завершения пути, а он отказался, с удовольствием подставляя обветренное лицо свежему дыханию моря. Образ Посейдона не отпускал царя, он уже сам представлял себя богом, мчащимся по волнам на колеснице с белыми златогривыми конями… Ощущал могучей стихией, вырывающейся из мятущейся молодой души с силой, до сих пор дремлющей под поверхностью сознания. Как Посейдон в непогоду выплескивает ярость, а затем возвращается в спокойные глубины, так и Александр способен в гневе натворить немало необъяснимых поступков, чтобы потом успокоиться, утихомирив рассудок, и стать добросердечным…