Владислав сам себя не помнил от ярости. Встали перед глазами отец и мать, лежащие на полу, окровавленные. И сами собой сложились мысли в боевое. Хоть и потратил он силы на тещино дознание, а все хватило бы мощи не из одного сильного мага дух вытряхнуть. Да только стоял перед князем не колдун земной, а закутанная в траур жрица небова, отступница веры Землицыной. Жаль было за нее, тварь проклятую, отповедь получить, да не думал о том князь. Словно незримое ледяное копье вырвалось из красного рубина на лбу Владислава. Ведьма покачнулась, уронила руку, повалилась, потекла из ее рта кровавая струйка.
Владислав сжал кулаки, стиснул челюсти, приготовился к отповеди.
Но вместо боли почувствовал касание теплой руки лекарки. Она резко втянула воздух приоткрытыми губами, задохнулась, закашлялась, схватилась обеими руками за живот.
– Как есть Бяла, – опешил князь. – Ты отповедь мою на себя приняла? Зачем? Нешто проще ее принять девчонке вместо воина?
– Задолжала я тебе, князь, за клейменого мануса. Теперь квиты.
Лекарка опустилась на пол, тяжело дыша, но князь поднял ее, встряхнул, не позволив прикрыть в бессилии глаза.
– Ханна, живой он там? Мой младший сын, жив он еще?
Лекарка, едва держась на ногах, ощупала чуткими пальцами живот недвижной Эльжбеты.
– Жив, да только недолго ему еще мучиться. Умерла княгиня. Не родит.
– Говорят, в деревнях, ежели знают, что матери не жить, живот режут? – с надеждой спросил князь.
– То мертвячкам. Не вынешь ты его, князь, костным ножом. Сталь нужна. Сам знаешь, что сталь наделать может, если до крови мага коснется. Убьет его еще до того, как я резать закончу.
– Так вытащи его! Ханна, Землицей молю, спаси.
Она покачала головой.
– Знать, верный способ подсказала мне черная эта баба, – кивнул князь на мертвую ворожею. – Владыка грозный, – начал он с отчаянием, – царь предвечный…
– Стой! Что ты делаешь, князь? – Ханна трясла его за плечи, косынка слетела с ее головы, рассыпались по плечам золотистые волосы.
– Я слово себе дал, Ханна, что больше никто из моей семьи не умрет, если то в моей власти. Над телом отца клялся, сама Безносая была в свидетелях, так что не можешь помочь – прочь иди. Значит, быть мне проклятым, но если может небо с его чудищами помочь мне жизнь сыну сохранить, значит, так тому и…
– Стой, – проговорила лекарка уже тише. – Не зови Безносую. Тут она. Я попробую. А если не вернусь…
Лекарка опустилась на пол, закрыла глаза. И словно бы обмякла, помертвела, осунулась в одно мгновение.
И тотчас открыла глаза княгиня Эльжбета. Закричала так, что бросился мороз по спине Владислава.
– Принимай, князь! – выкрикнула. – Матушка… Больно, матушка! Прими, Землица, душу…
Глава 61
– В ладонях своих упокой, – пробубнил Коньо. Игор ввел руки в кровавое месиво, повернул коротко и резко, и изломанный топью ведьмак обмяк, словно бы растекся бесформенной грудой.
– Что-то Владека долго не видать, – сказал он хмуро.
– Так-таки по Владеку ты заскучал, – усмехнулся Конрад. – Или охота, чтоб Ханну эту он с собой привел? Сегодня всем не до дела. Княгиня рожает, вот и мельтешат. А по мне бабе – бабье, а нам всяко лучше тут пересидеть, пока все разрешится. Отметь-ка лучше око-то.
Игор подошел к большой карте, нарисованной на стене под тихо гудящими шарами колдовского света, начертил углем еще одну точку.
– Прав был Владек. Не зря башни строил. Так и жмется ко границе уделов топь. Все по краешку ходит. В середине всего-то несколько точек…
Наверху скрипнула дверца. Игор и Конрад насторожились, но облегченно выдохнули, когда по ступенькам торопливо скатился старик-словник.
– Ну что, батюшка, родила голубка бяломястовская? – с издевкой спросил Коньо.
– Да какое. Я и не совался. Знамое ли дело, мужику в бабью канитель лезть, – отмахнулся словник. – Не здесь ли Владислав Радомирович? А то велел мне дурака из нижнего города привезти, да мне же и досталось.
Словник потер шею.
– А Владислав-то Радомирович покрепче нашего будет. К бабам ушел, да вот все ждем, – сказал Конрад.
Помог Игору свалить мертвое тело в деревянный грубо сколоченный ящик и отволочь на ледник. Старый словник с отвращением покосился на оставшуюся на широком столе кровавую лужу. Коньо растер ее грязной тряпкой.
– Не смеялся бы ты, книжник, – выговорил ему старый Болюсь. – Помрет княгиня в родах.
Конрад охнул. Игор в дверях ледника замер.
– Да не с этим сыном. Второго рожая, помрет. Она еще в девках ходила, у меня виденье было. Оттого из Бялого и убег, чтоб князю Казимежу не рассказывать.
– Верно, тяжко тебе с твоим даром жить-то, старик? – спросил Игор. Великан зачерпнул ковшом травяной вар, от которого терпко пахло крестоцветом, и окатил окровавленный стол.
– Отчего ж тяжело-то? Вон он какой шустрый, – напряженно улыбнулся Конрад. – Глаз прищурит, заглянет грядущему-то под подол, увидит, что надобно – и деру. Это мы с тобой щи хлебать останемся, если беда придет, а наш словник Болеслав первый утечет и здрав будет, когда мы уж к Землице на свидание отойдем.
Игор, казалось, не слушал болтовню приятеля.