Избранники времени. Обреченные на подвиг

Выходит, Александр Евгеньевич был прав в своих настояниях? Правда, летчики, сменившие инженеров, к тому времени тоже имели инженерные дипломы. Так, может, и Голованов вел речь именно о них? Пусть преждевременно, но в принципе – верно.

„Командирское решение“

Между прочим, новый начальник института – это генерал-полковник авиации Георгий Семенович Счетчиков, в военные годы, как и Логинов, один из головановских командиров корпусов. Умный, широко эрудированный, смелый в своих суждениях и решениях, открытый и прямой – он обожал Голованова, был верен ему бесконечно и сам пользовался у него неизменным уважением и полным доверием.

В личностных оценках Голованова эти два его бывших комкора – Логинов и Счетчиков – навсегда закрепились как антиподы. Один – разумеется, Счетчиков – котировался по высшим баллам, другой – в уничижительных категориях. По каким критериям шли измерения – можно только догадываться. Зато сами комкоры – эти бесподобно прекрасные мужчины, опытнейшие авиационные командиры, незаурядные личности – были между собою дружны и относились друг к другу по-братски. Довелось им обоим хлебнуть и из горькой чаши послевоенной драконовщины. Первым, как уже было сказано, слетел с корпуса Логинов, снятый фактически Головановым. А спустя несколько лет (в 1956 году), напоровшись со своей „прямотой“ на главкома ВВС Жигарева, был снят с должности командующего Воздушной армией Дальней авиации и назначен на захудалый штаб ВВС округа Счетчиков. Сколько он там еще прозябал бы и куда завела бы его фортуна – неизвестно, но, когда Логинов возглавил Гражданский воздушный флот, он не забыл старого друга и взял его к себе первым заместителем. Однако в одной связке работа у них что-то не заладилась. Дело почти обычное – мыслящие, волевые, достойные друг друга недавние друзья редко идут на уступки во взглядах на одну и ту же проблему. А когда возник конфликт между Головановым и Логиновым, Счетчиков занял сторону Голованова. Вот тогда министр и принял „командирское решение“: Голованова – на пенсию, а Счетчикова – освободив от первого зама – на институт.

Но это так, к слову. Разве вот еще что: Голованов, уже освободясь от служебных забот, все же не забывал институтские стены – частенько навещал Счетчикова, засиживался с ним за долгими беседами. Да и на партучете в свои пенсионные годы состоял все там же, в институте. Как и в прошлом, был активен и по части линии партии строг и принципиален.

„Дальняя бомбардировочная“

В общем, у Александра Евгеньевича появилась уйма времени, и он наконец принялся за давно уже задуманную книгу воспоминаний – ему было о чем рассказать. Писал сам, не торопясь. Язык у него сочный, колоритный – свой. Кое в чем помогал ему Феликс Чуев. События прошлого память держала крепко, но, когда дело дошло до хронологии и личностей, Голованов удалился в Подольский архив Министерства обороны – полистать документы, кое-что записать.

Рукопись наполнялась событиями войны – именно этими пределами ограничил себя автор. А жаль – не менее интересными были бы страницы и о годах его службы в органах госбезопасности, о чем он, судя по сохранившейся магнитофонной записи беседы с В. М. Молотовым, вспоминал с приятным чувством: „Я все-таки 10 лет проработал в ЧК на вопросах разведки и контрразведки, на самом горячем месте, откуда и вся закалка у меня…“ Но, видимо, эта фаза его жизни в годы работы над мемуарами была „не для печати“ и для читателя утрачена навсегда.

Когда первая часть рукописи была готова к изданию – ее с удовольствием взялся публиковать толстый литературный журнал „Октябрь“. Но время шло, а книгу в набор не пускали: над „Дальней бомбардировочной“, как назвал свой документальный рассказ Голованов, мрачно нависла военно-политическая цензура. Уж очень непривычно виделись литературным надзирателям события войны в головановской интерпретации. Стражи печатного слова просвечивали каждую строчку, требовали переделки всего, в чем сомневались сами и о чем никто еще никогда не писал. Рукопись подгоняли под общепринятый главпуровский стандарт писания военных мемуаров.

Но более всего, конечно же, раздражали диалоги со Сталиным, да и сама его фигура в непривычном ракурсе головановского собеседника – такого домашнего, почти уютного.

К тому времени устоявшийся образ вождя был уже несколько размыт, изрядно развенчан, но вместе с тем подсознательно все еще оставался нетленным в строгих чертах советской официальной иконографии.

В бесконечных спорах с кураторами Голованов отстаивал каждый штрих своего повествования, но те, верные своему казенному долгу, требовали новых перелицовок, да по-крупному.

Наконец, небольшая, „согласованная“ часть „Дальней бомбардировочной“, всего на 25 страницах, появилась в июльском номере „Октября“ за 1969 год. Ждали продолжения в следующем, восьмом номере, но оно (и снова на 25 страницах) появилось лишь в мае следующего года! Казалось, мало ли что бывает? Вот теперь „Дальняя“ пойдет из номера в номер крупным планом. Да все оказалось не так.