Избранница Шахрияра

Лишь в те дни, когда решалась судьба правителя, города или всего народа, звучал над утренними притихшими горами натужный звон бронзового диска с письменами, призывая зрителей к вымощенной камнем площадке-ристалищу. Ибо по тому, кто победит в сражении, по тому, сколько крови прольется, сколь много игроков останется в живых, будет сделано предсказание.

Никогда еще это предсказание не бывало ошибочным, ибо жрецы, которые составляли его, жили бесконечно долго и столь же бесконечно долго наблюдали, сопоставляли и делали выводы из всего, что происходило вокруг.

Ему, совсем еще молодому бойцу, временами казалось, что своего наставника он знал всегда и за это время тот не изменился ни на йоту. Все так же были сильны его руки, так же бесстрастно лицо; холодные, оценивающие глаза так же, почти не моргая, вглядывались в мир. Иногда, в страшных снах, он, потомок древнего рода императора Тлакаэлеля-Отважное сердце, видел своего наставника самим Крылатым Змеем с такими же неподвижными, немигающими глазами, таким же холодным, невозмутимым лицом и… толстым, толщиной со ствол дерева, телом змеи. Он, молодой Куакуцин, послушник, никогда и никому об этом не говорил, как не пытался признаться в том, что тайком от всех сочиняет стихи. Ведь его с первых дней жизни готовили вовсе не для высокой поэзии. Его растили бойцом; его судьбой должны были стать битвы, пусть и на церемониальной каменной площадке для соревнований в древней игре тлачли[8].

Шахрияр вновь перестал быть самим собой – о, теперь он стал молодым бойцом! Его мускулы налились силой, тренированное тело жаждало схватки, глаза горели азартом. Каменные плиты, о которых повествовала Шахразада, он знал, казалось, всю свою жизнь, как знал и правила древней церемониальной игры. Даже запах… О, запах горного леса, где многие дни проводил он в тренировках, сейчас витал в воздухе курительной комнаты. Да и была ли сейчас эта комната курительной? О нет! Стены ее исчезли, как исчезла и сказительница, оставив Шахрияра-Куакуцина наедине с наставником.

Знал Куакуцин и то, что его судьба, пусть и связанная сейчас, пока он молод и силен, с тяжким резиновым мячом опли, все еще не определена. Да и как может быть определена судьба того, кто рискует собственной жизнью во имя других? Да, иногда игроки, получив тяжкие увечья, становились учеными, иногда, пройдя еще один круг долгого и сурового обучения, – жрецами. Самые уважаемые становились наставниками в школах игры в мяч. И пусть совсем редко, но тем, кто выжил на площадке и не был принесен в жертву, удавалось спокойно дожить до седин в окружении любящей семьи.