Пусть люди думают, что я трамвая жду,В конце концов, кому какое дело,Что девушка сидит в шестом рядуИ равнодушно слушает «Отелло».От жёлтой рампы люди сатанеют.Кто может девушке напомнить там,Что целый год ищу её, за нею,Как этот мавр, гоняясь по пятам.Когда актёры позабыли ролиИ — нет игры, осталась лишь душа,Партер затих, закрыл глаза от болиИ оставался дальше, не дыша.Как передать то содроганье зала,Когда не вскрикнуть было бы нельзя.Одна она с достоинством зевала,Глазами вверх на занавес скользя.Ей не понять Шекспира и меня!Вот крылья смерть над сценой распростёрла.И, Кассио с дороги устраня,Кровавый мавр берёт жену за горло.Сейчас в железы закуют его,Простится он со славой генерала,А девушка глядела на негоИ ничего в игре не понимала.Когда ж конец трагедии? Я сноваК дверям театра ждать её иду.И там стою до полчаса второго.А люди думают, что я трамвая жду.
1939
«Я лирикой пропах, как табаком…»
Я лирикой пропах, как табаком,и знаю — до последнего дыханьяпросить её я буду под окном,как нищий просит подаянья.Мне надо б только: сумрак капал,и у рассвета на краюночь, словно зверь большой, на лапыбросала голову свою…
1938
Эпитафия
Прохожий,У ног твоих могила неизвестного поэта,К концу жизни он был в долгах,Как в веснушках.Его сосед — неутомимый весельчак,Был почти что единственным читателем его прекрасных стихов.В них было много девушек и женщин, и от них, страдающих подагрой,Шёл винный запах.Многие усмотрели в этомПример безнравственности и давно всем надоевшей богемы.Какой-то местный журналист, уважающий Из поэтов одного лишь Клопштока,Написал о них негодную статейку.Отсюда всё пошло:Поэта осмеяли, и нередко,Когда он проходил у светлых окон,Ему на голову падали помои и безобидная Цыплячья кожа апельсинов.Но он продолжал жить...Он знал женщин,Увидев которых,Мужчины в волнении роняли из рук трости.На женщин ушла вся сила, молодость и деньги.Умер он, подымаясь по лестнице на свой четвёртый этаж, —Любил высоту старина и никогда не пользовался лифтом, Хотел, чтоб смерть его застала у высот.