Избранное

— Ну да. Крыша его впритык к нашей.

— То есть перейти легко?

— Да. Перейдешь на нашу крышу и подождешь его в квартире.

— Он, кажется, поднимается к себе между восемью и девятью вечера?

— Лучше сделать это в тот день, когда я ухожу в гости к матери, что случается каждый месяц регулярно в одно и то же время.

— Просто не верится — всего только месяц прошел, как я здесь живу, — сказал Сабир с удивлением.

— После этого тебе не составит труда вернуться обратно.

— Мы то и дело слышим о подобных преступлениях, когда их раскрывают, — сказал он смущенно.

— Потому что мы узнаем только о раскрытых преступлениях, — ответила она холодно.

Да, она великолепна. Как твоя мать. А пожалуй, и похлеще.

— И это все?

— Нет. Нужно совершить кражу, чтобы навести полицию на ложный след, подсказать им мотив преступления.

— А что украсть?

— Это предоставь мне. И смотри не оставь улик. Ищейки идут по следам.

— Что ж… похоже, что это вполне надежное дело.

— Жизнь у нас одна. Если она сомнет тебя, мне тоже конец. И другого выхода для нас нет, как найти путь, чтобы покончить с этими страданиями, с этим безумием.

Он растерянно покачал головой.

— Безумие. Безумие… Ты веришь, что наш план осуществим и мы действительно начнем новую жизнь?

— Как следует изучи дом, — холодно ответила она.

У тебя на это считанные дни. И смотри, чтоб ни одна душа не увидела, как ты переходишь с крыши на крышу. В тебе достаточно смелости и дерзости, или я просто ничего не понимаю в людях.

Он задумался, а она добавила:

— Давай повторим с самого начала. Шаг за шагом, чтоб ничего не упустить.

10

Он мелкими глотками выпил молоко. Съел яйцо и яблоко. Хорошенько рассмотрел тех, кто сидел в салоне. Скоро он не будет принадлежать к этой породе людей. Когда наступит ночь, он примет чуждый ему кровавый облик, станет частью преступного мира. А вот и дядюшка Халиль Абу Наджа. Его последнее утро выдалось холодным. У него от старости трясутся руки, а он совсем не думает о смерти. Отпущенный тебе срок жизни пробьет в десять часов вечера. Ты этого и не подозреваешь, зато я знаю. Не забивай же себе голову сиюминутными проблемами, прими совет отчаявшегося брата. Быть может, я соучаствую в промысле Божьем, связанном с миром иным, с тех пор как согласился стать убийцей. Зазвенел телефон, и Сабир невольно засмеялся так громко, что сидевшие рядом повернулись к нему. Уж не сам ли Сайед Сайед Рахими появился в решающий момент, чтобы изменить предначертание судьбы? Мухаммед Сави снял трубку: «Нет… нет, милостивый государь». Нет… нет… А я скажу; нет, господин Рахими. Вы отвергли сына, и сын вас отвергнет. Вы ему не нужны. Он у другого человека будет искать свободы, достоинства и покоя. Ага! Ты зеваешь, дядюшка Халиль. До каких пор будешь преодолевать вечный сон? Почему упорно продолжаешь участвовать в этих гонках навстречу неминуемой судьбе? Каков смысл того, что твоими деньгами будет пользоваться тот, кто отобрал у тебя жизнь? Каков смысл того, что твоя мать преждевременно умерла, что безжалостно хранит молчание твой отец, что все твои надежды возлагаются на смерть ни в чем не повинного человека? Объясни мне смысл всего этого. Минула неделя, в течение которой не было иных мыслей, кроме как о преступлении. До чего же другими были мечты, когда поезд отъезжал от вокзала Александрии. А эти мужчины? Неужели на совести ни одного из них нет какого–либо преступления? Болтовня о деньгах, о войне, об удаче — нет ей конца. Пророчества о преступлениях из сокровенных глубин потустороннего мира и полное неведение о преступлении, готовящемся у них под носом.

Около десяти часов утра Сабир покинул салон, поклонился Халилю и вышел, сказав про себя: все должны отметить, что я покинул гостиницу в десять и не возвращался до часу ночи. Кинул взгляд на вход в соседнее здание. Похоже на базар из–за толчеи входящих и выходящих людей. Крыша пустая, с улицы ее не видно. Темнота наступает с пяти вечера. Мелькнула мысль повидаться с Ильхам в редакции, но не хватило решимости для такого визита. Нет, не мог он разговаривать с ней, истекая кровавым потом. И что сказать ей, когда он навсегда уходит с ее пути? С чувством грусти он прошел мимо редакции. Представил себе место Ильхам в конторе, ее взгляд, привычный вопрос о Рахими, ее грациозные движения. Нет, не подняться ему до уровня ответственности, к которой обязывает ее любовь. Пришлось убивать время, гуляя по улицам. Пообедал в лавке «Свобода» на улице Клот–бек, выпил пару рюмок. Бакалейщик сказал:

— Погода скверная. Уходя, Сабир бросил ему:

— Я преступник. Потомственный. Мужчина засмеялся вдогонку.