Но три [указанные причины человеческого невежества] осуждают священное Писание и святые учители, им противится каноническое право и порицает философия. Однако я поведу вначале речь об этих трех [язвах] — по причине затронутых выше доводов, касающихся философских посылок, а также потому, что суждения философов об этих трех [язвах] мало известны толпе. И сходным образом все эти три язвы осуждает в одной фразе Сенека в конце II книги Писем
. Итак, он утверждает, что «в причины наших несчастий входит то, что мы живем, сообразуясь с примером, и то, что мы не воспитываемся разумом, но совращаемся обычаем, так что если немногие поступают [так-то и так-то], мы не желаем подражать им, потому что многие привыкли поступать [иначе], поскольку мы делаем то, что более привычно, а не то, что более достойно; и место истины занимает среди нас заблуждение, когда оно становится общепринятым» {23}. А Философ, который во всей своей философии осуждает недостойный авторитет, во II книге Метафизики утверждает {24}, что первейшими причинами человеческого заблуждения является обычай и суждение черни. И, опять же, Сенека во II книге О блаженной жизни говорит, что «никто не ошибается сам по себе, но является причиной и вдохновителем заблуждения другого, и заблуждение увлекает нас и сбивает с пути, и мы гибнем благодаря чужим примерам» {25}. И во II книге О гневе он указывает, что «по причине вредоносности обычая с трудом устраняются пороки, которые нам присущи» {26}. И в книге О блаженстве жизни он выступает против суждений толпы: «Ничто не доставляет нам больших несчастий, чем то, что мы формируем [наши суждения] на основании общественного мнения, рассматривая как лучшее то, что с большим одобрением принято [толпой], и живем не в соответствии с разумом, но уподобляясь [большинству]. Потому-то и имеет место такое вот нагромождение одних падающих на других. Так бывает с людьми в большой толпе, когда в ней начинается давка: всякий падает так, что увлекает за собой другого, и первые оказываются причиной падения прочих» {27}. И опять же, он говорит там: «Народ вопреки разуму является защитником своего зла» {28}. И ниже: «С делами человеческими дело обстоит не столь хорошо, чтобы лучшее удовлетворяло большинство», и затем: «[мнение] множества — худший из аргументов» {29}.Et Marcus Tullius tertio De quaestionibus Tusculanis
ait: "Cum magistris traditi sumus, ita variis imbuimur erroribus, ut vanitati veritas, et opinioni; confirmatae ipsa natura cedat". Atque in Lucullo dicit: "Quidam obsecuti amico cuidam aut una cum aliquo quem audierunt oratione capti, de rebus incognitis iudicant, et ad quamcumque sunt disciplinam quasi tempestate delati, tanquam ad saxum inhaerescunt plerique errare malunt, eamque sententiam quam amaverunt defendere, quam sine pertinacia perquirere quid constantissime dicant". Et propter pravitatem consuetudinis quaeritur in primo De divina natura: "Non pudet speculatorem naturae ab animis consuetudine imbutis petere testimonium veritatis". Et contra vulgi sensum dicit prooemio secundi Quaestionum, philosophia "est paucis contenta iudicibus, multitudinem ipsam consulto fugiens, eique suspecta et invisa", et in eodem libro ait: "Laudabiliora mihi videntur omnia quae sine populo teste fiunt"И Марк Туллий в III книге Тускуланских бесед
утверждает: «Получив образование от своих учителей, мы впитали в себя разнообразные заблуждения, так что истина уступила место тщеславию, а общепризнанному мнению — сама природа» {30}. А в Лукулле он говорит. «Некоторые, следуя за каким-нибудь [своим] другом, или захваченные чьей-нибудь речью, ими услышанной, судят о неизвестных [им] вещах, и примыкают к какому-либо философскому учению, как застигнутые бурей в бушующем море приникают к твердой земле. И многие предпочитают заблуждаться и защищать те идеи, которые ими любимы, вместо того чтобы без предубеждения исследовать то, что они считают очевиднейшим» {31}. И, [говоря] о порочности обычая, он указывает в I книге О природе богов: «Стыдно исследователю природы искать свидетельства истины в душах, плененных обычаем» {32}. А против мнения толпы он высказывается в прологе ко II книге Тускуланских бесед, [говоря], что «философия удовлетворяется немногими судьями и избегает совета толпы, которой она подозрительна и которой ненавидима» {33}. И в той же книге он говорит: «Мне представляется более похвальным все то, что совершается без участия черни» {34}.