Мне было многое знакомоИ стало сердцу дорогим,Но не было на свете дома,Который бы назвал своим.И только в час глухой и злобный,Когда горела вся земля,Я дверь одну ревниво обнял,Как будто эта дверь — моя.И дым глаза мне ночью выел,Но я не опустил руки,Чтоб дети, не мои — чужие,Играли утром у реки.1945
259. «Будет солнце в тот день, или дождь, или снег…»
Будет солнце в тот день, или дождь, или снег, —Тишина удивит, к ней придет человек.Тишиной начинается всё, как во сне,Человек возвращается вновь к тишине.О, победы последний салют! Не слова,Нам расскажут о счастье вода и трава.Не орудья отметят сражений конец,А биение крохотных птичьих сердец.Мы услышим, как тихо летит мотылек,Если ветер улегся и вечер далек.1945
260–261. В ФЕВРАЛЕ 1945
1. «День придет, и славок громкий хор…»
День придет, и славок громкий хорХорошо прославит птичий вздор,И, смеясь, наденет стрекозаВыходные яркие глаза.Будут снова небеса для птиц,А Медынь для звонких медуниц,Будут только те затемнены,У кого луна и без луны,Будут руки, чтобы обнимать,Будут губы, чтобы целовать,Даже ветер, почитав стихи,Заночует у своей ольхи.2. «Мне снился мир, и я не мог понять…»
Мне снился мир, и я не мог понять, —Он и во сне казался мне ошибкой:Был серый день, и на ребенка матьГлядела с неуверенной улыбкой,А дождь не знал, идти ему иль нет,Выглядывало солнце на минуту,И ветки плакали — за много лет,И было в этом счастье столько смуты,Что всех пугал и скрип, и смех, и шаг,Застывшие не улетали птицы,Притихло всё. А сердце билось так,Что и во сне могло остановиться.1945
262. «За что он погиб? Он тебе не ответит…»
За что он погиб? Он тебе не ответит.А если услышишь, подумаешь — ветер.За то, что здесь ярче густая трава,За то, что ты плачешь и, значит, жива,За то, что есть дерева грустного шелест,За то, что есть смутная русская прелесть,За то, что четыре угла у земли,И сколько ни шли бы, куда бы ни шли,Есть, может быть, звонче, нарядней, богаче,Но нет вот такой, над которой ты плачешь.1945
263. ЛЕНИНГРАД
Есть в Ленинграде, кроме неба и Невы,Простора площадей, разросшейся листвы,И кроме статуй, и мостов, и снов державы,И кроме незакрывшейся, как рана, славы,Которая проходит ночью по проспектам,Почти незримая, из серебра и пепла, —Есть в Ленинграде жесткие глаза и та,Для пришлого загадочная, немота,Тот горько сжатый рот, те обручи на сердце,Что, может быть, одни спасли его от смерти.И если ты — гранит, учись у глаз горячих:Они сухи, сухи, когда и камни плачут.1945
264. «Когда она пришла в наш город…»