Избранное

Ферт перешагивает через повара и подходит к Джилье; Пин поет так, что кажется, будто грудь его вот-вот разорвется.
С коня на землю спрыгнет и сгинет под землей,
С коня на землю спрыгнет и сгинет под землей.

Ферт присаживается подле Джильи, она подает ему хворост, а он подкладывает его в огонь. Партизаны жадно слушают: песня подошла к самому драматическому месту.

Ваш мальчик перед вами, ваш сын пришел домой,
Ваш мальчик перед вами, ваш сын пришел домой.

Пламя теперь поднимается слишком высоко. Надо бы вытащить головешки из огня и перестать подбрасывать хворост, а то наверху может загореться сено. Но Ферт и Джилья продолжают передавать из рук в руки сухие сучья.

Прости меня, мой мальчик, за глупые слова,
Прости меня, мой мальчик, за глупые слова.

Пину жарко, он обливается потом и дрожит от напряжения. Последняя нота звучит так высоко, что в темноте под потолком раздается всплеск крыльев и хриплый клекот: это проснулся сокол Бабеф.

Он вынул меч — и на пол слетела голова,
Он вынул меч — и на пол слетела голова.

Левша сидит, положив руки на колени. Услышав, что проснулся сокол, он встает и идет его покормить.

И голову убийца глазами проводил,
И голову убийца глазами проводил.

Повар всегда носит с собой мешочек с требухой. Он сажает птицу себе на палец, а другой рукой сует ей в клюв кусочки красных, кровоточащих почек.

Где голова упала, там вырастет цветок,
Где голова упала, там вырастет цветок.

Пин делает глубокий вдох, чтобы закончить поэффектнее. Он подходит к Ферту и Джилье и кричит им почти что в ухо:

Другой цветок — мамашу сгубил родной сынок,
Другой цветок — мамашу сгубил родной сынок.

Пин кидается на землю: он вконец обессилел. Все громко аплодируют. Бабеф хлопает крыльями. В эту минуту сверху, где спят партизаны, несется крик:

— Пожар! пожар!

Пламя превратилось в гигантский костер, который, треща, охватывает солому, наваленную на деревянное перекрытие.

— Спасайся кто может!

Люди давятся, хватают оружие, обувь, одеяла, наступают на спящих.

Ферт быстро вскакивает, он уже овладел собой.

— Выносите все из сарая! Живо! Сперва — автоматы и боеприпасы, потом — карабины. И провизию, прежде всего провизию.

Босых, полуодетых людей охватила паника: они хватают первое, что попадается под руку, и давятся у выхода. Пин проскальзывает у них между ног и выбирается наружу. Он бежит туда, откуда лучше виден пожар: какое великолепное зрелище!

Ферт вытащил пистолет.

— Никто не уйдет, прежде чем все не будет вынесено из сарая. Вытаскивайте — и назад. В первого же, кто отойдет от сарая, стреляю!

Пламя уже лижет стены, но партизаны справились с паникой, они бросаются в огонь и дым, чтобы спасти оружие и провиант. Вместе с ними — Ферт. Он отдает приказания, кашляя от дыма, выходит наружу, чтобы подгонять людей и не дать им разбежаться. В кустах он обнаруживает Левшу с соколом на плече и со всеми манатками. Пинками Ферт гонит его в сарай за котлом для варки пищи.

— Если увижу, что кто-нибудь отлынивает, — берегитесь!

Мимо Ферта проходит Джилья. Она спокойно направляется к горящему зданию, и на лице у нее, как всегда, странная улыбка. Ферт рычит:

— Шла бы ты отсюда!

Ферт — человек отпетый, но в нем бьется жилка настоящего командира; он понимает, что вина за пожар падет на него, что пожар случился из-за его всегдашней безответственности и безалаберности; он знает, что его наверняка ждут большие неприятности; но сейчас он опять командир и, поводя ноздрями, из самого пекла руководит эвакуацией сарая; ему удалось остановить паническое бегство разбуженных огнем людей, которые побросали бы все, лишь бы только спастись.

— Лезьте наверх, — кричит Ферт. — Там остался пулемет и два мешка с патронами!

— Невозможно! — кричат ему. — Перекрытие горит!

Вдруг раздается вопль:

— Перекрытие рушится! Спасайся!

Звучат первые взрывы — разрываются ручные гранаты, оставшиеся в соломе. Ферт командует:

— Всем покинуть помещение! Держаться от него на расстоянии! Уносите подальше все, особенно то, что может взорваться!