Избранное

— …защищаясь от наших врагов, мы не признаем полумер и колебаний! Но и не ввязываемся в межпартийные склоки, они на руку демагогам, ведущим идеологическое наступление на нас, мы должны быть бдительны. Необходимо решительно разоблачать сектантство и оппортунизм и подрывные действия монополистов и латифундистов! Мы заявляем, что не хотим и не допустим искусственного раздувания каких бы то ни было проблем, мы смело и открыто стоим за порядок, мы желаем знать, куда девается прибавочная стоимость! Научное понимание процесса эксплуатации трудящихся и махинаций с заработной платой — все мы это знаем, интересы трудящихся познаются в повседневном общении. Мы говорим, что заработная плата — последний редут эксплуататорских классов, и разоблачаем врагов наро-о-о-ода, пусть все знают, что прогресс и единство всех прогрессивных сил… и Родина — не абстрактное понятие, а реальная сущность. Вот что такое Родина. И мы хотим, чтобы в деревне и в городе те, кто трудятся с волами, впряженными в плуг, и те, кто управляют машинами, станками и подъемными кранами, подали друг другу руки. Сегодня ваша забота — восстановить деревню. Мы знаем, вся страна знает о тайных махинациях реакционеров, но кто диктует законы? Кому нужно саботировать то, от чего зависит ваш будущий труд, то, что для вас является долгом, делом чести? Восстановить деревню — это прежде всего определить, где будет ее центр, вокруг чего вы объединитесь как вокруг символа новой страны, нового человека, обращенного в завтрашний день. Так вот я считаю, и всякий сознательный человек со мной непременно согласится, что наперекор силам реакции надо воздвигнуть символ лучезарного будущего нашей Родины, так думают все партии, достойные доверия, и наше мнение заключается в том, что центром деревни должна стать фабрика, которая раньше была далеко за ее пределами. И дело не только во времени, затрачиваемом на дорогу, или в подметках, которые вы стаптываете в зимние холода и в летнюю жару, — это будет ваш центр. Есть проект восстановления, но что же это за проект, в котором есть место экономическому саботажу и классовому произволу… вдали от ваших земель, от ваших жилищ — вот что хотят сделать с вами правящие классы. Здесь, в центре деревни, на этом самом месте, где я сейчас стою, вы должны этого требовать, и это будет не только символ! Здесь, рядом с вашими домами, — фабрика, храм труда, так чтобы мать, если заплачет ребенок… я не знаю, как будут обстоять дела с детским садом, и мужчины не будут тратить драгоценное время на дорогу. И не будут трепать подметки, которые из-за саботажа все дорожают и дорожают. Но главное — ваши дети будут расти, видя воочию труд во имя прекрасного будущего, которое ждет вас по завершении идущего сейчас революционного процесса. На нас смотрит весь мир, хоть кое-кто и говорит, что, мол, История смотрит на обездоленные классы только одним глазом, а другим — на эксплуататорские классы. Надо, чтобы мы все как один… фабрика как знамя нового мира — здесь, она будет центром, и в дни отдыха, глядя на нее, вы услышите призыв к счастливому будущему нашей страны, которая станет Родиной для всех, ибо мы изгоним лишь предателей, саботажников, монополистов и латифундистов, врагов народа, господствующие классы, идеологических агрессоров, паразитов — всех, кто хочет затормозить неудержимый революционный процесс, похитителей прибавочной стоимости, элиту, капиталистов, догматиков, пьяниц, развратников, пустопорожних любителей фадо…

— Да здравствует фадо!

Поднялся ропот, люди, уставшие слушать, шумели все громче — какой-то шутник заступился за фадо, оратор стал пояснять, что…

— Да я не против фадо! Я говорю о бездельниках! О подонках! О люмпен-пролетариях, которые, в то время как трудящиеся массы…

— Пусть говорит Немая!

…что там за провокатор? Оратор озабоченно оглядел собравшихся, руки взметнулись в единодушном согласии…

— Пусть говорит Немая! Пусть говорит Немая!

…гвалт нарастал, на помост поднялся гробовщик Силверио, яростно потребовал тишины, но толпа уже развеселилась: пусть говорит Немая, пусть говорит Немая. Несколько озорников принялись подталкивать к трибуне сильно захмелевшую Немую, та не хотела, все тянула руку, выпрашивая монетку, оратор улыбнулся, шутки он понимает, он вместе с народом, речь закончит потом, пусть говорит Немая. И Немая, пошатываясь, поднялась на помост, ступая по доскам босыми ногами, жестикулируя и что-то ворча себе под нос. И вся площадь вдруг затихла. Мужчины, женщины и дети, внезапно посерьезнев, приготовились слушать; Немая, слегка горбясь, добралась до микрофона, все застыли в ожидании: мужчины, женщины, оратор с понимающей улыбкой на губах, потом и он стал серьезным и немного жалким, как мне показалось, Немая стояла, шатаясь, у микрофона. И вот в тишине раздался ее громкий голос:

— У-у… а, у-у, у-у!

Замолчала, сделала рукой непристойный жест и добавила:

— Му… му, та-та, тьфу! — плюнула.

Никто не проронил ни звука…

— Пу, пу… та-та-пу!

Двое мужчин с серьезными лицами взяли ее под руки, она пошла. Но вырвалась и снова подошла к микрофону: