…и падре Силвино взял гитару у собрата по религии, Иисус Христос — член их всемирного братства. И запел песню в танцевальном ритме, пристукивая в такт ногой, и вдруг — я стоял неподалеку от помоста — народ расступился, в круг вышла проститутка Каролина и начала крутить бедрами. Стоявшие в кругу стали хлопать в ладоши, отбивая такт, падре Силвино продолжал играть сарабанду, Каролина крутила бедрами, тяжелые ягодицы перекатывались, как огромные шары. Вышла другая проститутка — некоторые из них остались, хоть рабочие и уехали, — потом еще одна, все единодушно вышли помогать строить будущее, падре Силвино подыгрывал им на гитаре. И пел. Женщины брались за руки, образуя круг, расходились, кружились поодиночке, воодушевленные призывом к братству, среди них были и худые, костлявые, и вертевшиеся волчком низенькие толстушки, и дородные девки с колыхавшейся пышной грудью. Плясуньи наклонялись, снова выпрямлялись, прихлопывали в ладоши, подняв руки над головой, зрители подбадривали их выкриками, отбивали такт — падре Силвино, Евангелие, Христос сказал, кто из вас без греха, пусть первым бросит на нее камень, — подбоченясь, выступали, выпятив грудь, как тореро, сходились в центре круга, снова отступали, били каблуками в землю, хлопали себя по ляжкам, потом брались за руки и шли по кругу. И это было прекрасно — вот оно, идеальное братство всех и вся, тут полное единение, нет места различиям, тут и проститутки, и священник, и народ, и евангельская истина, и революционная правда, и дерьмо, и мечта, а над всем этим — звездный небосвод, и где-то меж звезд — грядущая радость. Но я устал. Беру Тезея на руки, не спеша спускаюсь к пляжу. Что делать дальше? Пойти домой? Нет, пусть уж весь этот день будет посвящен солнцу и морю. Может, взять напрокат тент? Солнце еще высоко, бьет лучами в раскаленный песок. Жжет мне плечи, завтра буду красный как рак, я вобрал в себя столько солнца, что мне распирает грудь, и она готова взорваться, как бомба. У самой воды, вдоль берега, еще тянется полоса кричаще-ярких разноцветных зонтиков. Еще ходит взад-вперед торговец пирожками — gateaux, cakes, Kuchen[49]
, — на всех языках предлагая свой товар; на нем белые брюки, белая куртка, белая шапочка, и лоток у него белый — все белое, потому что это цвет пляжа в солнечный день. Проворно ступает по песку босыми ногами.— Не хочешь ли пирожка, Тезей? На десерт. Эй, молодой человек!
…и продавец тотчас подошел к нам; поставил лоток на землю. Лоток открывался сбоку, и внутри было несколько полок, на которых рядами располагались сладкие пирожки и булочки — надо что-то выбрать для Тезея.
— Как вы думаете, что лучше взять для собаки? Пожалуй, пусть он сам выберет…
…это было совсем нетрудно, Тезей подошел к лотку и стал принюхиваться, продавцу это не понравилось, он не позволил. Тогда я сам выбрал булочку — как оказалось, с кремом — и, подстелив клочок бумаги, положил ее перед Тезеем. Под навесами тут и там расположились компании, приехавшие на пикник, — я положил бумагу и булочку на песок. Есть лучше всего на свежем воздухе. Особенно на пляже. Не беда, если в пищу попадет немного песку. Зато здесь насыщается сразу все тело. И принимаешь внутрь не только то, что ешь, а впитываешь в себя Вселенную. Над этим надо подумать. Не только цыпленка с рисом или бифштекс с жареным картофелем, но также и растущее рядом дерево и его тень или море, солнце и бесконечность — над этим надо подумать. Что ты на это скажешь, Тезей? Пес лизнул булочку, покатал ее по песку, стало быть, сыт, набил брюхо — что же дальше? Сижу один под тентом, скоро ко мне подойдет служащий пляжа получить за полдня — что же дальше? Тезей посмотрел на меня с опаской, как бы прося прощения.
— Ладно. Ничего страшного. Со всяким бывает, голод — это нечто абсолютное. Люди пытаются его утолить, но ему все мало. Хотя бы лизнуть. Даже если понадобится изрыгнуть содержимое желудка, лишь бы снова есть. Может, и у тебя свой, собачий абсолют? Даже если придется заложить два пальца в горло. Все равно мало. Все мыслимые и немыслимые огорчения, знания, мудрость, успех, распутство, счастье и деньги — все это в любых сочетаниях — прожитые годы…
— Сколько вам лет? — спрашивал я кузнеца.
— Девяносто шесть. А как быстро они прошли, дружок…