Официант понимающе и сочувственно улыбнулся и унес лишний прибор, собаке он ни к чему. Постой-ка, я же не вымыл руки — где тут это самое? Оно оказалось в глубине зала, Тезей последовал за мной, а потом мы вернулись к своему столику. Смотрю на море; отсюда, с высоты, оно кажется еще шире и как будто окружает террасу со всех сторон. Оно неподвижно в этот час солнечного засилья, когда останавливается само время. Бесконечный, ласково убаюкивающий покой, в воздухе дрожат частицы света. Почти все купальщики разошлись, ни на пляже, ни в море, насколько хватает глаз, не видно никого. Солнечные лучи отвесно падают в море, высвечивая его непреходящую синеву. Мой взгляд блуждает по необъятным просторам, жизнь во мне замерла. В это бесконечное мгновение затихло все, море нежится в безветрии, свет слепит глаза. Вдали — запоздалый парус, белый с красной полосой. Вот он исчез, и сонное оцепенение снова сковало морскую гладь. Свет неподвижен, точно замершая в воздухе вспышка солнечного взрыва, и все предметы на берегу тлеют медленным внутренним огнем. На обезлюдевшем пляже все как будто вернулось к изначальной чистоте, к истинной сущности бытия, свет стал ярким, как на лишенной жизни планете. Над песком дрожат струйки горячего воздуха, мягким покровом опустилась на землю тишина. Спокойная водная гладь до самого горизонта, чистая, прозрачная синева, воздух искрится алмазной пылью. Мне становится так легко среди всеобщего покоя, будто я парю над беспредельным простором, Тезей закрывает глаза и кладет морду на скатерть.
— Тезей! — зову я…
…и он открывает один глаз, косится на меня. Ждет, но я не говорю больше ничего, он снова его закрывает и погружается в дремоту. На минуту и я отрешаюсь от мира, как много света на этой обращенной к морю прохладной террасе. Бросаю взгляд на пса — морда на скатерти, глаза закрыты, — опять окликаю его:
— Тезей!
…и вижу, как он снова открывает глаза и смотрит на меня без особого интереса.