Избранное

— Мама будет очень сердиться, — смущенно пробормотал Трикэ, — но она промолчит, а потом смирится.

— А его отец, немец?

— Не знаю, — Трикэ смутился окончательно. — Он человек злой и упрямый. К тому же он с сыном в ссоре, они даже подрались.

Священник задумался.

— Да, сложное это дело. Ты должен знать, что священнику следует тяжкое наказание, вплоть до двенадцати лет тюрьмы, если он освящает незаконный брак.

Оба долго молчали.

— Как же быть? — спросил наконец Трикэ.

— Посмотрим, подумаем, — ответил батюшка. — Наказание тяжелое, а у меня жена и дети.

Так все и осталось.

Трикэ вернулся домой уже после полуночи душевно разбитым. Он уже сожалел, что ходил в Сан-Миклуэуш: и зачем он вмешался во всю эту историю?

И поп был прав: зачем ему совать голову в петлю?

И все-таки был еще один священник, чрезвычайно расположенный к Персиде. Уж он-то мог бы за нее вступиться! Мог бы поставить себя под удар.

Но и у него были и жена, и дети.

Глава XVI ТЯГОТЫ ЖИЗНИ

Мара потеряла всякий покой.

В мае месяце нет работы ни в поле, ни на виноградниках, и рабочий день дешевле, чем когда бы то ни было, а потому самое время вывозить из леса заготовленные на зиму дрова, грузить их на баржи, прибывшие после пасхи, и свозить их на склады в Арад. Мара металась от одного должника к другому, чтобы на их телегах вывезти дрова из начинающего зеленеть леса, бегала к Солонице, чтобы купить там баржи и договориться со сплавщиками, оттуда к нижней части моста, где грузили заготовленные сажени, чтобы сплавить их вниз по реке. Так металась несчастная, хотя и казавшаяся легкой на подъем, располневшая женщина, появляясь то вот здесь, то там, где ее вовсе не ждали, и всюду звучал ее озлобленный голос, потому что без недовольства, окрика и ругани с людьми никакое дело не движется.

«Проклятая баба!» — говорили люди, глядя ей вслед, но подчиняясь ей, брались за работу, и дело шло как по маслу.

Кто бы мог подумать, что Мара даже не замечала, что она делает?!

Не здесь были ее душа и сердце, не здесь был и ее всегда трезвый ум.

Мара ничего толком не знала, но материнское ее сердце чувствовало, что в доме у нее происходит что-то страшное. Правда, она предполагала, что именно может происходить, и потому земля горела у нее под ногами, сердце вечно было не на месте и силы порой совсем оставляли ее, так что она чуть ли не падала в обморок.

Святой боже! Сколько она бегала, сколько трудилась, сколько волновалась и тратила себя на мысли о будущем, и все напрасно. И почему она не сумела уберечься от того, чего так боялась! Когда она об этом думала, ей хотелось грохнуться на землю и лежать, безразличной ко всему и бесчувственной.

Но вместе с любовью бог наделил человека и надеждой и верой, и ничто не могло поколебать ни любви Мары к своим детям, ни веры ее в их счастливую звезду, и когда испытывала она за них великий страх, вместе с ним возникало у нее и чувство, что всевидящий господь бог заставляет ее пройти через все испытания, чтобы избавить от различных искушений. В ее так трудно жившем теле было еще много жизни, и Мара не могла жить без надежды, что все в конце концов уладится и будет хорошо.

Хорошо, конечно, хорошо, но сердце ее обливалось кровью, когда она замечала, что ее дети не откровенны с ней, что они тайно встречаются друг с другом, перешептываются, понимают друг друга с первого взгляда, а это великий грех, который бог не может оставить безнаказанным и об искуплении которого она страдала куда больше, чем они.

Беспрерывно хлопоча, Мара все время молилась богу, как человек, которого подстерегают тысячи опасностей. Но Персиде она ничего не говорила: и что бы она, безграмотная женщина, ей сказала?!

На третий день после того, как Трикэ побывал в Сан-Миклуэуше, Мара, вернувшись вечером домой, заметила, что Персида переменилась: она была спокойной, почти веселой, как человек, который после долгих душевных терзаний пришел наконец к определенному решению и мысли его потекли в одном направлении.

Мара тоже успокоилась: каким бы ни было это решение, оно все-таки лучше, чем непрестанные волнения. Она не стремилась разузнать, что же произошло и что происходит в душе ее дочери. Она боялась узнать правду.

— Мама, — сказала ей Персида, — я больше так жить не могу.

Мара внимательно и нежно посмотрела на нее. Она очень хорошо понимала дочь и, казалось, всю жизнь готова была разделить с ней.

— Ты вот говоришь, что больше не можешь, а ведь могла, — отвечала она Персиде. — Господь бог не определяет человеку, сколько он должен страдать. Поэтому ты должна терпеть!

— Раньше было по-другому. А теперь я устала, силы мои иссякли и волю свою я утратила.