Избранное

Однако в душе у Нацла затаилось ощущение, что между ним и Персидой что-то встало, что Персида ближе к матери, чем к нему, и порой его охватывал страх, что он потеряет ее, что такое счастье, как у него, не может быть вечным. Тогда он начинал неумеренно проявлять свою любовь к Персиде и, не в состоянии оставаться без нее, возвращался не вовремя домой и разговаривал по-румынски, чтобы польстить ей.

Нужно сказать правду, Персида умела успокоить его. Как только Нацл обращался к ней по-румынски, она начинала тревожиться, чувствуя себя глубоко обиженной его недоверием. Жизнь представлялась ей не такой безоблачной, как раньше, и не раз, когда она оставалась одна, глаза ее наполнялись слезами.

Причин для слез у нее не было, но в душу ей закрадывалось что-то вроде предчувствия и печальных дней, и тяжких испытаний.

— Если бы ты знал, какую боль испытываю я, когда вижу тебя таким беспокойным, — заговорила она с Нацлом в один прекрасный день, — ты бы сдерживался и не обнаруживал своих опасений, которые появляются ни с того ни с сего.

— Как я могу сдерживаться? — возразил он, глядя на Персиду. — Когда я гляжу на тебя, когда я о тебе думаю, мне кажется, что ты слишком большое счастье для меня. Я боюсь, что и ты это понимаешь и в конце концов меня бросишь.

— Как я тебя брошу? — возмутилась Персида. — Разве я могу тебя бросить? Разве мы не связаны друг с другом святой клятвой? Разве перед тобою нет у меня обязанностей? За кого ты меня считаешь? Разве я легкомысленная женщина? Разве ты не видишь, что твои беспричинные опасения унижают меня?

— О господи! — нетерпеливо воскликнул он. — Ты красивая женщина, умная и полная всяческих добродетелей, а среди тех, кто смотрит на тебя жадными глазами, сколько людей, более достойных тебя, чем я! То, что ты совершила ради меня, ты можешь совершить и ради другого, то, что из-за любви ко мне ты причинила своей матери, ты можешь причинить и мне ради любви к другому, более счастливому человеку.

Персида почувствовала, что ей нанесен смертельный удар. Что она могла поделать? Все было так, как говорил Нацл. Так он и должен был думать. Его опасения были естественным следствием поступка, который она совершила. Она согрешила, и ей ничего другого не оставалось, как только искупать свой грех.

Лицо ее сделалось белым как мел, тело похолодело. Так она стояла перед ним, не в силах вымолвить ни слова, не смея взглянуть ему в глаза. Вдруг она почувствовала, что жить с человеком, который может быть таким безжалостным, совершенно невозможно, что нужно без всякого промедления бежать от него.

В ушах Персиды звучали слова, которые Трикэ написал в письме. Ей казалось, что мать манит ее к себе.

Но она должна была оставаться на месте, иначе — лучше умереть!

— Подумай хоть раз, насколько ты несправедлив ко мне! — проговорила она, ушла в соседнюю комнату и заперла дверь.

Некоторое время Нацл стоял совершенно растерявшись, потом толкнул дверь, желая ее открыть.

— Зачем заперла дверь? — встревожившись, спросил он.

— Хочу быть одна.

— Отопри, а то сломаю! — угрожающе крикнул Нацл.

Персида даже не шевельнулась.

— Отопри! — вновь закричал он.

За дверью было тихо.

Нацл схватил дверную ручку и толкнул дверь. Видя, что она не поддается, он толкнул ее изо всей силы плечом. На весь дом раздался треск, и дверь распахнулась.

Персида стояла посреди комнаты, неподвижная, грозная, исполненная презрения.

— Ты в своем уме? — спросила она.

— Нет! — отвечал Нацл. — Не сейчас, не вчера, не позавчера я не в своем уме. С той самой минуты, когда я увидел тебя, я потерял всякий разум, смысл моей жизни переменился и я стал совершенно непереносимым ни для себя, ни для других. Я стал ничтожеством, которое не знает, что творит. Я делаю то, чего не хочу, и не могу сделать того, чего хотел бы. Разве ты сама не видишь, что в конце концов я неизбежно стану тебе противен?! Беги, Персида, от меня, скройся и прокляни тот час, когда увидела меня!

Персида покачала головой.

— Этого я не сделаю никогда, — смягчившись, проговорила она. — Что бы ни случилось, ты мой муж, и если ты убежишь от меня, то я повторяю тебе, с открытым сердцем последую за тобой, если ты спрячешься, я отыщу тебя. Если ты проклянешь меня, я буду молить господа, чтобы он помог мне успокоить тебя и ты вновь пришел бы в себя и благословил тот час, когда меня увидел. Меня охватывает какая-то безнадежность, когда я вижу тебя таким, как сегодня, но я все перенесу, только ты не бей и не колоти меня, Нацл, потому что побои я стерпеть не в силах.

Нацл долго смотрел на Персиду, потом глаза его наполнились слезами и он, подавленный собственной слабостью, схватил шляпу и выбежал из дома.

Оставшись одна, Персида некоторое время смотрела на сорванную задвижку, потом обеими руками закрыла лицо. Ах! Какой позор! Не может быть, чтобы служанка не поняла, что здесь происходило, и не рассказала остальным жильцам, что случилось, когда раздался страшный треск… Но у Персиды не было времени чинить дверь, а плакать тем более: приближалось время обеда и нужно было накрыть на стол.