Избранное

Выбежав на улицу, Трикэ бросился навстречу вербовочной команде, которая еще не дошла до дома Бочьоакэ.

— Стойте! — закричал он, поднимая обе руки вверх. — Я тоже с вами, если вы меня примете!

Толпа остановилась, музыка стихла, люди вздрогнули, словно их окатили холодной водой. В этом крике «стойте», в поднятых к небу руках было что-то такое, что все почувствовали: неспроста и не с легкой душой решил этот парень надеть солдатскую шапку. Вокруг Трикэ мгновенно сгрудились люди, многие из которых знали и любили его.

— Ура! Ура! — закричало несколько человек, когда он схватил шапку и напялил ее себе на голову. — Ура! — закричала вся толпа, когда он обнял одного из капралов и схватил бутылку, чтобы выпить за здоровье всех. Весь городок мгновенно облетела весть, что Трикэ, сын Мары, доверенное лицо Бочьоакэ, старосты кожевников, несмотря на то, что был освобожден от солдатчины, завербовался сам. Уж очень серьезная причина должна была быть для этого, и народ повалил со всех сторон, чтобы взглянуть на парня.

Улица казалась слишком тесной для толпы, когда они двинулись дальше. Впереди всех мимо дома Бочьоакэ прошествовал Трикэ, сдвинув шапку набекрень, подняв бутылку вверх и пронзительно крича, как это делают парни во время танцев на свадьбе.

— До свидания после войны! — выкрикнул он и поклонился дому.

Но вскоре толпа вновь остановилась. Ее задержала Мара, выбежавшая навстречу вместе с дочкой, чтобы увести с собой сына.

Бедная женщина, она словно с неба упала, когда прибежали соседи и рассказали ей, что Трикэ завербовался в солдаты. Она ничего не понимала и никак не могла поверить, что может произойти нечто подобное. Она так долго ждала той минуты, когда снова увидит дочь у себя дома, и теперь, когда Персида окончательно решила бросить ненавистного Маре человека, когда ее сын прижился в доме Бочьоакэ и освободился от солдатчины, ей, матери, кажется нечего было больше желать и можно было с облегчением перевести дух.

Как же она могла поверить в то, что именно теперь рушатся все ее планы?

Она расхохоталась, увидев, как перепугалась Персида, которая сразу же поняла, почему ее брат решился на ото.

Просто все спятили с ума! Ведь императорская власть, получив отступные, уже не имела никакого права на Трикэ. Мара вновь засмеялась, когда Персида ей сказала, что Трикэ намеревается вернуть эти деньги обратно. Ее стала бить дрожь, когда она вообразила, что ее сын получит сразу такую сумму денег. Но она не верила, что императорская власть окажется такой глупой, чтобы возвратить деньги, которые получила.

Так, не переставая смеяться, Мара перешла Муреш и еще звонче засмеялась, когда увидела наконец Трикэ в шапке набекрень. Ах, как она ему идет! Ах, что за парень! Нет такого второго на свете!

Трикэ содрогнулся, когда увидел мать, но потом его охватило такое чувство жалости, что он бросился к ней, обнял и стал целовать. Персида разрыдалась, заплакали и окружившие их люди при виде ее безутешных слез.

Трикэ разомкнул объятия, снова поднял вверх бутылку и со слезами на глазах опять начал выкрикивать веселые частушки, так что голос его разносился по всему городку.

— Музыка! Пусть играет музыка! — словно обезумевшая, закричала Мара и принялась бить в ладоши.

Нет, ни у кого нет такого сына, как у нее! Толпа двинулась дальше. Мара шла во главе толпы рядом с сыном, подпрыгивая словно в танце. Она во весь голос тоже выкрикивала частушки и хлопала в ладоши, увлекаемая тем же круговоротом, из которого не могла вытащить сына.

Один из капралов некоторое время шел почтительно рядом с Марой. Но потом и его затянул круговорот: обхватив Мару за талию, он пустился вместе с нею в пляс.

— Как жалко, что и я не могу пойти вместе с вами! — вздохнула Мара и стала потихоньку выбираться из толпы.

Глава XX СЧАСТЬЕ ДОМА

— Перестань, доченька, дорогая. Что ни делается, все к лучшему. Каждому своя доля. Другие ошибались куда хуже, а все равно обзавелись своим домом. В конце-то концов, ты ведь жила с ним словно обвенчанная, и все знают, что ты ему была и верной, и заботливой женой, знают и то, сколько ты натерпелась от него. Такой женщине, как ты, только и выбирать себе достойного мужа.

Так говорила Мара, чтобы утешить дочь.

Было уже за полночь, но обе они, хотя и смертельно устали, никак не могли заснуть в своих постелях.

— Не нужно мне никакого мужа! — отвечала Персида. — Не могу я больше иметь мужа.

Понять эти слова Мара не могла, но и Персида не могла ей сказать, что другого мужа, кроме Нацла, иметь ей нельзя. Слишком тяжким был бы удар, если бы она призналась, что обвенчана с Нацлом.

— Глупости, — продолжала Мара, понимавшая все по-своему. — Да такая женщина, как ты, в любое время…

Испытывая неодолимое желание уговорить дочь, Мара не могла остановиться.

— Деньги, дорогая дочка, — рассуждала она, — деньги — вот великая сила. Они открывают все двери, обходят все законы. А у тебя есть деньги, достаточно денег, много денег.