Избранное

В ответ я что-то промямлила. Н. была так радужно настроена, что у меня духу не хватило испортить ей настроение. И потом не так легко было с ней справиться — она умела настоять на своем. Но, говоря откровенно, я не верила, что в решительный момент она действительно откажется ехать, поэтому я улыбнулась и ничего не сказала, лишь просила ее побыстрее одеться.

А она радовалась, словно ребенок, носилась по комнате, весело смотрела на меня и улыбалась.

Но вдруг глаза ее стали грустными, она подошла ко мне и потащила к окну:

— А кто у тебя есть, кроме отца?

— Кажется, брат, — не задумываясь, ответила я.

Она рассмеялась:

— Почему «кажется»? Если есть — значит, есть.

— Видишь ли, я точно не помню, я никогда его не видела… Это сын моей мачехи.

Она опустила голову и стала медленно ходить по комнате.

— А ты смогла бы поладить с мачехой? — снова спросила Н.

— Но ведь она умерла…

— Сколько же лет твоему брату? — Она остановилась и обняла меня.

— Пожалуй, не больше десяти, — после минутного раздумья ответила я. — Но его, я думаю, уже нет в живых… — Н. не отводила от меня сочувственного взгляда, и я, не сдержавшись, улыбнулась. — Ты интересуешься такими подробностями, словно собираешься войти в наш дом снохой, но, к сожалению, у меня…

— Что «к сожалению»? — несколько растерянно переспросила она.

— К сожалению, у меня нет взрослого брата.

— Это не важно! — покачала головой Н. — Я жалею о том, что не родилась мужчиной!

Я рассмеялась, вспомнив, как в день нашего знакомства она в шутку назвала себя моим кавалером. Н. не поняла, почему я смеюсь, и изумленно на меня смотрела.

— И не стыдно тебе всегда думать о своей выгоде!

Н. даже не улыбнулась в ответ на мою шутку, лишь со вздохом сказала:

— Раз и ты считаешь, что мужчиной быть лучше, что ж — я предоставляю тебе эту возможность, лишь бы всегда быть рядом с тобой. Это так прекрасно!

Н. вздохнула. Мне тоже стало как-то не по себе, душила тоска.

Мы подошли к окну, сели на один стул и, крепко прижавшись друг к другу, молчали.

Вдруг Н., пристально глядя мне в глаза, тихо сказала:

— Угадай, о чем я сейчас думаю.

Я погладила ее красивые, черные как смоль волосы и с улыбкой ответила:

— Наверно, о том, как стать мужчиной…

— Вовсе нет! — перебила меня Н. — Я думаю о тебе.

— Могу ли я превратиться в мужчину?

— Да нет же! — Н. рассмеялась. — Я думаю о том, что в тебе действительно много мужского и в то же время ты более женственна, чем любая женщина.

— Не болтай чепухи! Как можно быть женственнее любой из женщин? И что это вообще значит?

— Это значит… Быть вдвойне женщиной — значит быть матерью!

Я по-прежнему улыбалась, но уже как-то неестественно, потому что вспомнила о моем ребенке. Я вздохнула. Н. заметила перемену в моем настроении и, видимо, поняв истинную причину этой перемены, ни о чем больше меня не спрашивала, лишь нежно прижалась щекой к моей щеке. Через несколько минут она снова заговорила:

— Знаешь, прошлой ночью мне снилось, будто мы с тобой идем по какой-то дороге и вдруг нам встречается какой-то мужчина, говорит, что он твой муж, и уводит тебя… Я плакала, кричала… И от этого проснулась. Лицо мое было мокро от слез.

Я еще больше расстроилась, но заставила себя улыбнуться:

— Ты шутишь, не может быть, чтобы тебе такое приснилось.

— Отчего же? Я и раньше видела подобные сны.

— А ты всегда была одна? Ты ведь моложе меня, красивее, умнее…

Н. зажала мне рот рукой:

— Хватит! Еще одно слово — и я никогда тебе этого не прощу! Может быть, я моложе, красивее, умнее — не знаю. Но характер у меня скверный. Я очень капризна!

Я осторожно вложила свою руку в ее и со вздохом сказала:

— И все же я говорю правду!

Н. молчала, рассеянно глядя в окно, за которым медленно таял туман. Вдруг она с улыбкой повернулась ко мне:

— Если у тебя когда-нибудь родится ребенок, я буду его нянчить, нет, мы вместе вырастим его. Он будет таким красавцем, что все станут удивляться.

Я оторопела. Откуда у нее эти мысли? И снова образ маленького Чжао возник перед моими глазами, я опустила голову, едва сдерживая слезы.

Н. растерянно заглянула мне в лицо и взволнованно погладила меня по руке.

— Ничего, ничего. Я немного расстроилась. Твои мечты чересчур хороши и смелы.

— Отчего же? — убежденно сказала она. — Перед нами откроется совершенно иной мир, мы снова станем людьми. Конечно, впереди еще много трудностей, но все же это прекрасно!

Я подняла голову и снова вздохнула.

— Конечно, ты права. Я и сама так думаю. Но мне многое пришлось пережить — столько горя выпало на мою долю. Поэтому я не могу быть такой оптимисткой… к тому же… — Я замолчала и прижала руку Н. к своему лицу.

— Продолжай, сестрица, продолжай!

— К тому же я — совсем другой человек, нельзя меня сравнивать с тобой, — с трудом проговорила я.

Н. испуганно смотрела на меня. Я слышала, как громко стучит ее сердце. Я прижала ее руку к своей груди и, помолчав, сказала:

— Слышишь? Под твоей рукой бьется израненное сердце…

— Сестра моя! — воскликнула Н. и спрятала лицо у меня на груди, словно хотела увидеть мое сердце. Какая-то горькая радость охватила меня, и я заговорила, словно обращаясь к самой себе: