Избранное

Теперь надо подумать о собственной судьбе… Я так долго страдала, какой только нечисти не насмотрелась я за свою жизнь! Так неужели не смогу потерпеть еще немного?! Пройдут три месяца, полгода, даже год, но я вырвусь отсюда!..

Я почему-то подумала, что похожа в этот момент на солдата, который обеспечил всем необходимым жену и детей и теперь с легким сердцем отправляется на войну.

Н. пока не знает, что я не поеду. Об этом ей можно будет сообщить лишь в последние пять минут. Узнай она раньше, ничего хорошего из этого не получится, и все окончательно запутается. Н. говорила, что в моем характере много мужества. Что ж, сейчас без этого не проживешь!

Перевод С. Иванько.

РАССКАЗЫ

ЛАВКА ЛИНЯ

I

В тот день Минсю вернулась из школы, надув губы. Швырнула сумку, даже не подошла, как обычно, к зеркалу — причесаться и попудриться, а бросилась на постель, отрешенно глядя на верхушку полога. Котенок Сяохуа прыгнул к хозяйке, мяукнул и стал тереться об ее спину. Девушка машинально протянула руку, погладила его, но тут же уткнулась в подушку и крикнула:

— Мама!

Ответа не последовало. Комната матери была рядом, за стенкой, и стоило, бывало, госпоже Линь, души не чаявшей в единственной дочери, услышать, что Минсю вернулась из школы, как она уже ковыляла к ней, чтобы спросить — не голодна ли; обычно мать всегда припасала для нее что-нибудь вкусное, а если ничего не было под рукой, тут же посылала няню У купить поскорей чашку пельменей хуньтунь[46]. Но сегодня что-то случилось: из соседней комнаты доносились приглушенные голоса, слышался кашель, однако мать почему-то не отвечала.

Минсю повернулась на постели и подняла голову, прислушиваясь: с кем это мать разговаривает? Но разобрать что-либо было невозможно, лишь время от времени явственно слышался материнский кашель. Вдруг мать повысила голос, видимо, чем-то раздраженная, и Минсю отчетливо услышала:

— И это — японские товары, и то — японские товары, кхе!..

Минсю даже подскочила и почувствовала себя, как во время стрижки, когда мелкие волоски пристают к шее и неприятно щекочут кожу. Ведь именно из-за этих японских товаров ее подняли на смех в школе и она вернулась домой в отвратительном настроении. Отпихнув прижавшегося к ней Сяохуа, девушка вскочила, сорвала с себя новое ярко-зеленое платье из искусственной ткани, подбитое верблюжьей шерстью, и со вздохом встряхнула его несколько раз. По слухам, и эта великолепная ткань, и верблюжья шерсть были японские. Отшвырнув платье, Минсю вытащила из-под кровати изящный кожаный чемоданчик, сердито его раскрыла и, опрокинув, вытряхнула на кровать все содержимое: платья разных цветов и всевозможные туалетные принадлежности. Испуганный котенок соскочил с кровати, прыгнул на стул и оттуда, не спуская глаз, следил за хозяйкой.

Порывшись в ворохе платьев, Минсю в растерянности остановилась перед кроватью. Пожалуй, все эти платья и вещицы и в самом деле японские, но Минсю они так нравились, что она глаз не могла отвести! Неужели их теперь нельзя будет носить? Но она просто не в силах расстаться с ними, да и вряд ли отец купит ей новые! Глаза девушки покраснели от слез. Она любила японские вещи, но ненавидела японцев: не напади они на три восточные провинции[47], можно было бы по-прежнему ходить в японском, никто бы не стал придираться. И чего их туда понесло?!

У дверей послышался кашель, и в комнату, ковыляя, вошла тощая госпожа Линь. Она не на шутку испугалась, увидев дочь — раздетую, в одной шерстяной рубашке, и разбросанные в беспорядке платья. И, как обычно, от волнения у нее начался приступ кашля, мешавший ей говорить.

Минсю в отчаянии бросилась к матери:

— Мама! Что я завтра надену? Ведь у меня все японское, другого нет!

Ухватившись за плечо дочери, госпожа Линь свободной рукой растирала себе грудь и трясла головой, пока наконец, сквозь кашель, проговорила:

— Ты почему стоишь раздетая? Смотри, простудишься! Замучила меня эта болезнь, с тех пор как родила тебя, все маюсь, и с каждым днем все хуже и хуже!

— Ты лучше скажи, что я завтра надену? Придется, видно, дома сидеть, а то засмеют, задразнят!

Госпожа Линь ничего не ответила, не переставая кашлять, подошла к постели, отыскала платье на верблюжьей шерсти, накинула его на плечи Минсю и похлопала рукой по кровати, приглашая дочь сесть. К девушке тихонько подошел котенок, жмурясь, поглядел на госпожу Линь, потом на Минсю, лег девушке прямо на ногу и стал тереться животом о туфлю. Минсю отшвырнула его, бросилась на кровать и уткнулась лицом в спину матери.

Некоторое время обе молчали. Мать продолжала кашлять, а дочь все думала, в чем ей завтра выйти. Не только платья — любимая сумочка и автоматический карандаш, предмет постоянной зависти одноклассников, — тоже японские.

— Ты не голодна, доченька? — задала госпожа Линь свой обычный вопрос, когда кашель утих.

— Нет, не голодна. Ну что ты ко мне пристаешь со своей едой, когда я не знаю, в чем завтра в школу пойду! — капризно проговорила Минсю. Она все еще лежала, свернувшись калачиком, уткнувшись лицом в материнскую спину.