Внутри было тихо и темно. Пахло лошадиным навозом и потом, слышалось тихое сонное ржание. Я решил, что в Энсестрел касл свирепствует жилищный кризис и потому, пока не освободится камера в замке, нас временно поселяют в хлеву. Мое предположение подтвердилось, потому что наш проводник впихнул нас между двумя дощатыми перегородками, сказал «гуд найт» и удалился.
В темноте я нащупал подстилку из ржаной соломы. Уложил Лину, которая едва держалась на ногах, и лег сам. И хотя в голове у меня мелькнула мысль о том, что в Уибробии, если хочешь уцелеть, лучше не спать, заснул как убитый.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Проснулся я от щекотки — что-то щекотало мое лицо, и я спросонья подумал, что это румбой из «Уиброб эксельсиор пэлис», имевший обыкновение будить нас пером райской птицы. Увы, это был не румбой, а слепень. Я прогнал его, но он, как любой слепень, все время возвращался и садился на прежнее место. Наконец мне удалось его прогнать, но при этом я прогнал и сон.
Мы находились, как я и подумал еще вчера вечером, в обыкновенной конюшне. Стойло, в котором мы спали, имело размеры 3,5 на 2,5 ярда и было отделено от соседних дощатыми перегородками. Я насчитал сорок таких стойл, из чего сделал вывод, что владелец Энсестрел касла до того, как он передал свой замок государству, наверняка занимался разведением лошадей.
Конюшня была заселена, о чем свидетельствовали одеяла, полотенца и белье, развешанные на деревянных перегородках. Но самих обитателей не было. Только в стойле с правой стороны кто-то ворочался и охал, и время от времени до нас доносились цветистые проклятия на староанглийском. Там, наверное, жил какой-нибудь старик.
Я размышлял о том, куда же наши соквартиранты могли так рано уйти, и тут вспомнил об утренней проверке — слышал, что в тюрьмах так заведено — как вдруг где-то поблизости запел хор. Хор был смешанным, но преобладали мужские голоса. Так как позднее я выучил эту песню и не раз пел ее вместе с другими заключенными, приведу ее текст:[38]
Я подошел к одному из маленьких окошек, пробитых в дощатой стене конюшни, высунул голову и посмотрел по сторонам. Узкая пыльная улочка, разделяющая два ряда конюшен, похожих на нашу, вела к небольшой площади, где собралось сто пятьдесят — двести уибробцев. Счастливо улыбаясь, подняв головы к небу, они пели. Они были босиком и стучали копытами в такт песне. В отличие от прочих жителей Уибробии, кое на ком были лишь лохмотья, кое на ком — ветхие пиджаки и брюки. Кроме того, у них отсутствовали гривы и хвосты, и это придавало им вполне человеческий вид. Я подумал, что здесь вместо того, чтобы стричь под нуль, наверное, удаляют гривы и хвосты. Впоследствии это подтвердилось. Но самым странным казалось то, что нигде не было видно тюремщиков.
Сгорая от нетерпения узнать как можно скорее, что представляет собой Энсестрел касл или с т е й б л[39]
— так называли его в песне заключенные, — я пошел будить Лину. Проходя мимо стойла нашего соседа справа, из любопытства приостановился. Но сосед что-то бормотал, укрывшись с головой старым одеялом, и я не смог его рассмотреть. Широкополая шляпа с порванными полями и трость лежали на соломе возле него, а в глубине стойла я увидел бутыль из зеленоватого стекла вместимостью около десяти пинт[40], на две трети наполненную какой-то жидкостью.