Избранное

Любовь долговязой Серл к своей дочери сильнее любви десятка матерей — вместе взятых. Она ей поперек ничего не скажет. Но с тех пор как жениха и невесту «словили», она с них глаз не сводит… Все стережет, все оберегает их.

— Ты, — говорит она Мирьям, — благочестивая душа, но сердце у тебя мягкое. А чтобы устоять против искусителя, нужно иметь железную силу. Человек должен противоборствовать ему, как лев, потому что искуситель опасней змеи.

И она принялась за свою добрую, но слабую дочь, за эту благочестивую, но неустойчивую душу, чтобы вооружить ее против демона зла. Однако после каждого такого «вооружения» Мирьям оставалась чуть жива: у нее ныло сердце, ночью ее мучили кошмары.

Стоило Зореху выйти за дверь, как мать принималась за свои наставления.

Серл весьма учена. Она без запинки читает по-еврейски, чуть ли не наизусть знает «Тайч хумеш», «Кав-Хайошор»[29], «Начала мудрости» и еще несколько подобных книг. О преисподней ей все точно известно, тут она как у себя дома. Она знает, в каком месте варят в горячей смоле, где жгут черным пламенем, где черти поджаривают грешные души, как цыплят на вертеле. Она знает все каноны потустороннего мира: за какие грехи вешают за язык, за какие швыряют между небом и землей, а орлы и вороны вырывают у грешника куски мяса; за какие грехи мечутся в чащобах, где хищные звери кусают за пятки; за какие провинности сдирают кожу, заворачивают в колючие тернии, да еще приказывают черпать воду посудой без дна… Счастье наше, что бог милосерд и долготерпелив, ничего не ждет он от нас, только покаяния.

Мирьям слушает все это, белая как мел, с бьющимся сердцем, с дрожащими губами.

Ее охватывает страх. Она знает, что человек грешен… Еще хуже он в те дни, когда женщина полна бесов, когда вокруг нее роями пляшут духи зла, когда женщина не смеет глянуть в зеркало, чтобы на нем не осталось пятна. Тогда дыхание ее нечисто, в одежде ее прячутся грешные души и всякие чудовища. Как боялась она в эти дни Зореха!

И прежде чем это к ней приходило, испуганная мать без конца расспрашивала: «Доченька, может быть, уже? Может быть, скрываешь, хочешь таким грехом погубить свои молодые годы?! Посмотри еще раз, может, все же есть!.. Может, ты была не очень внимательна?..»

— Мамочка, — спросила однажды Мирьям, — почему Зорех считает все это пустяком? Он даже смеется, когда я бросаю ему ключи[30].

— Нехорошо! Великий это грех! — ответила мать. — Но таковы уж мужчины… Да, с позволения сказать, разве они знают?.. И чего такому бояться? Прочитает наскоро главу из Мишны, и ему сразу вычеркивается шесть страниц грехов. И когда у них, собственно, Судный день? Раз в году, в «грозные» дни. А бедные женщины, которые благодарят бога за то, что он «создал их по своей воле», ведь прямо как индюшки, — чуть что, на них уже падеж пошел. А посмотри-ка во время беременности или родов, тогда ведь, безусловно, жизнь их на волоске висит. Тут тебе уж настоящие «грозные» дни. И что, например, может нас спасти? «Тайч хумеш». Шутка ли сказать, человек не имеющий цицес! Только три благодеяния судил нам бог: халу, месячные и возжигание свечей. С халой еще так-сяк, можно справиться; с возжиганием свечей тоже: в пятницу к двенадцати кончают с приготовлениями к субботе. Но вот это самое, это самое! Разве тут убережешься?..

Стоит твоему взгляду, — продолжала мать, — упасть на то же место, где остановился его взгляд, твоему дыханию встретиться с его дыханием, — и все кончено. Лилис[31] подхватит все это, помчится к престолу предвечного и раздует там целое дело. Тотчас начнут умирать роженицы, гибнуть младенцы…

А Мирьям чувствовала себя виновной перед богом за множество таких взглядов и дыханий. И каждый раз после такого греха она ночи не спала, боясь, как бы душа сама не вознеслась к небу и не записала этого там в книгу прегрешений.

Однажды в городке заседал прибывший сюда окружной суд. Все кинулись туда поглазеть. Мирьям тоже пошла. Это было вскоре после свадьбы, когда такие вещи еще интересны. Она увидала там трех судей, прокурора, секретаря и подсудимого. О чем шла речь, она не знает, но потом, когда суд объявил: «Каторга!» — подсудимый грохнулся оземь, как сраженный громом. С тех пор Мирьям еще больше боялась небесного суда. Тут, слегка заикаясь, говорил прокурор, но там будет говорить сам сатана; он будет изрыгать из пасти черное пламя, истекать кипящей смолой… Что там каторга! Там объявят: в преисподнюю! Палить и поджаривать!

«Как будет тогда душа замирать!» — думает Мирьям, и по всему ее телу проходит дрожь, а в сердце колет, как иголками.

Обо всем этом Зорех ничего не знает. Когда он дома, мать молчит. Тогда Мирьям весела, задорна; совсем другой человек. Но когда он бывает дома? В пятницу вечером да в субботу. Всю неделю он ходит по делам.