Избранное

Даже ночью нет никакого покоя. Долговязая Серл не спит целыми ночами, слоняется из угла в угол; выйдет, опять войдет, читает вслух длинную молитву на сон грядущий, дополняет ее молитвой об отпущении грехов… Зорех часто скрежещет зубами, но молчит. Как-то раз он заспорил с ней, и Мирьям все глаза проплакала. Больше он такой глупости не сделает. Зубами скрежещет, но молчит.

О том, что теща читает наставления дочери, Зорех ничего не знает. Видит, что Мирьям становится с каждым днем бледней, слабеет, хватается за грудь, задыхается, — и он посмеивается, ждет большую радость. Иногда ему хочется позвать врача, но он не смеет, даже не заикается об этом, чтобы не напугать ее… С некоторых пор она всего пугается, каждую ночь чего-то боится. Кошка замяучит на крыше, собака залает на улице, раздастся где-нибудь стук в дверь, донесется какой-нибудь шорох, — она сразу затрясется, вскрикнет и упадет ни жива ни мертва. Приведи ей доктора — она и впрямь, упаси бог, заболеет.

Часто он начинает с ней толковать об этом.

— Что с тобой, дорогая? Почему тебе так плохо?

— Мне?.. — переспрашивает Мирьям, улыбаясь бледными губами. — Мне?.. Когда ты дома, мне хорошо, как никому на свете. Не сглазили б только!

Она ужасно боится дурного глаза. Разве ей нельзя позавидовать? В субботу после трапезы она тихонько подойдет к спящему Зореху и подует на него. Ведь лето, окно открыто! Мало ли что может случиться! Пройдет кто-нибудь мимо, глянет и сглазит. Ей все чудится, что всех зависть гложет, что лучше, красивей, желанней ее мужа на свете нет, хоть объезди всю Польшу.

«Что и говорить! — думает Мирьям. — Вот если б он еще и того самого остерегался! Только бы немного больше остерегался! Но опять-таки ведь он мужчина и имеет возможность выполнить, как мать говорит, шестьсот тринадцать предписаний[32]. А это для него сущий пустяк».

Зорех догадывается, что с ней все-таки что-то неладно, но Мирьям все на свете отрицает. «Только бы он сидел дома!.. Постоянно сидел дома!..»

Он слушает ее, улыбается, но настоящий смысл этих слов до него не доходит. Она никогда не станет жаловаться на свою мать, и он никогда не узнает, как она мучается, когда его нет дома.

Но сейчас наступает суббота. Сейчас Зореху можно идти… Пусть идет молиться… В субботу она не боится матери… В субботу она не читает ей наставлений… В субботу у нее «хорошая мама».

— Мирьям, душа моя! — сказала ей мать, когда Зорех ушел. — Сегодня суббота. Надень хорошее платье, принарядись!.. Когда муж после моленья войдет с ангелами в дом, беги ему навстречу с радостным лицом, с сияющими глазами, с миром и дружелюбием на устах, с пожеланием всего наилучшего, и за это ты удостоишься…

— Горячего поцелуя от Зореха! — кончила Мирьям со смехом.

Матери не по душе такое заключение, но ведь сегодня суббота, святая суббота, и она не попрекнет ее ни единым словом.

Серл взяла Пятикнижие, надела большущие очки и принялась читать.

Мирьям стала прислушиваться. Некоторые рассказы ей очень нравятся, и она вся настораживается. Она смеется, и смех ее звенит, как серебряный колокольчик, когда она слышит, как юный Авраам, расколотивший каменных идолов старого Фарра, объясняет ему, что самый большой идол схватил молоток и расколол малых идолят. Она вся в страхе: не догадается ли Исаак, что кушанья подает ему не Исав, а Иаков. На глазах у нее наворачиваются слезы, когда Иаков встречается с Рахилью у колодца. Лавана она ненавидит смертельной ненавистью за то, что он обманул Иакова. Если б кто-нибудь, например, вот так обманул Зореха… Брр… Холодок пробирает ее насквозь. Зато потом, когда Иаков получает в жены и Лию и Рахиль, она успокаивается. Она ведь знает, что это было до запрета на многоженство.

Сегодня в синагоге читают главу из Пятикнижия о приношениях… Приносят разные там предметы для скинии. Это ее мало интересует. Она устала, ей хочется спать.

Головка ее склонилась, веки смежились, и она засыпает. Хорошая, милая улыбка появляется на ее бледном лице. Оно покрывается легким румянцем.

И вдруг ее будит голос матери:

— Мирьям!

— Что, мамочка? Я слушаю…

— Не о том я…

— О чем же, мамочка?

— По моим расчетам сегодня… Понимаешь, доченька?.. Сегодня как раз время…

— Пока еще нет, мамочка…

— Смотри лучше, дочка!

Мирьям вновь задремала. Голос все продолжает читать о серебряных чашах и серебряных ложках…

И мать будит ее снова.

К сожалению, теперь это уже случилось.

— Жаль, — сказала Серл, — омраченная суббота!

Она вздохнула и опять углубилась в Пятикнижие…

Снова пошли чудеса, чаши, ложки. Мирьям и на этот раз уснула. Но на лице ее уже не выступает румянца, улыбка не украшает ее прелестных губ.

Между тем Зорех уже помолился и, чтобы его никто не задержал, потихоньку выбрался из синагоги и перебежал улицу.

У дверей своего дома он остановился и прислушался: что там творится внутри? Теща читает, а Мирьям, наверное, как всегда, увлеченная рассказом, сидит и внимательно слушает. Ему хочется сделать ей приятный сюрприз.

Зорех тихонько открывает дверь: теща не слышит, Мирьям спит.