Читаем Избранное полностью

В борьбе с буржуазией Новомеский не мог обойти распри между приверженцами чехословакизма и словацкими националистами, грызню за кость, за медвежью шкуру, именуемую Словакией. (Ни те, ни другие тогда не знали, что медведь еще жив, что он в горах и еще будет кусаться.) Словакия, край нищенский и обездоленный, невежественный и отсталый во всех областях жизни, Словакия, «умиротворенная» жандармскими штыками и пулями, батрацкий край, как бы уготованный только для рабочих и крестьян, была объектом туристическо-фольклористических восторгов и социально-экономических мер, какие, к примеру, предлагал сенатор Корнель Стодола: «регулирование и упорядочение эмиграции». «Нация, приговоренная к смерти», — выразился Новомеский о словацкой провинции. Чехословацкий конфликт «заключается в противоречии между стремлением словаков к самостоятельной многогранной жизни как нации, свободной во всех отношениях, и стремлением определенных классов в чешской нации к величию и могуществу чехов…».

Чехословацкая буржуазия относилась к Словакии, как к непослушному ребенку, которого надо воспитывать, то есть наказывать: «…вероятно, слишком много сразу было дано в руки ребенку», — пишет в «Лидовых новинах» официальный стихотворец Йозеф Пелишек, который вошел в историю только потому, что с ним полемизировал Новомеский.

Этот спор никогда не был спором между двумя народами; это был спор двух буржуазии, двоякой формы эксплуатации. Новомеский любил чешский народ не меньше, чем ненавидел его ненасытную буржуазию. В дни, когда время было уже упущено, и после, когда все было кончено, он неизменно стоял на позиции общего государства, совместной борьбы, общей судьбы. «Ныне, — тщетно напоминал он в трагическом 1938 году, — пора ликвидировать границы, которые по одну сторону реки Моравы возводил гегемонизм чешских попечителей, а по другую — политический, общественный и псевдокультурный сепаратизм завуалированных авантюристов…»

А еще в 1933 году он писал: «Если мы договоримся — а я твердо уверен, что до этого дойдет — на принципах социального равноправия, обоюдного избавления от эксплуатации, если договоримся на началах свободной жизнедеятельности во всех ее проявлениях, то всякий антагонизм между нами тут же прекратится».

Так и случилось. Но после каких петляний истории! После стольких ненужных жертв!

Разумеется, он много думал и о вещах, которые ему были особо близки, о культуре, литературе, поэзии. Новый опыт человечества, который принесла с собой Великая Октябрьская социалистическая революция, требовал совершенно новых методов и в области культуры. Отважные первопроходцы штурмовали неизведанные крутые стены; искали и заблуждались. И из советской практики, и по аналогичному опыту нашего революционного поколения мы знаем, как трудно, какими сложными путями приходило понимание, в каких противоречиях и спорах рождалась теория и практика революционной культуры.

В отношении к национальной традиции, например, это поколение, включая Новомеского, описало большую дугу: от полного отрицания к признанию ценностей и преемственности в поэтической практике. Уже после освобождения Новомеский вспоминал об этом отношении к традиции:

«Мы — словаки и были преданы своему народу, его лучшим, социально прогрессивным традициям даже тогда, когда мы отвергали любовь к народу, о которой трубили ее глашатаи, потому что за нею скрывался — как пришлось убедиться в чудовищных испытаниях — губительный для собственного народа и не совместимый с его традициями умысел».

Мы уже говорили о «раздвоении» Новомеского: оно не обходилось без проблем. Напротив, долгие годы оно было средоточием разлада, не разрешимого в условиях буржуазных отношений. Поэт и общество, поэзия и политика, «сладостные мечты о прекрасном» и ужасающая реальность — это противоречие нельзя было обойти, надо было его выстрадать: «…и все же невозможно себе представить, чтобы поэт сумел избежать разлада между творчеством, повелевающим ему открывать новые красоты, и долгом, который возложен на него как на члена общества».

В период кризиса[85] Новомеский разрешает этот конфликт в пользу общества: «Поэт 1931 не существует! В 1931 году нет проклятых поэтов, проклятых песнопевцев! В 1931 году проклята сама поэзия. Поэзия проклята». Противоречие нельзя было ни устранить, ни избежать; его нельзя было и решить в одиночку, должны были совершиться кардинальные перемены в обществе, чтобы поэт и политик могли слиться воедино в своей миссии; должен был придти социализм.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека литературы ЧССР

Похожие книги

Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы
Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы

Откуда взялись серийные убийцы и кто был первым «зарегистрированным» маньяком в истории? На какие категории они делятся согласно мотивам и как это влияет на их преступления? На чем «попадались» самые знаменитые убийцы в истории и как этому помог профайлинг? Что заставляет их убивать снова и снова? Как выжить, повстречав маньяка? Все, что вы хотели знать о феномене серийных убийств, – в масштабном исследовании криминального историка Питера Вронски.Тщательно проработанная и наполненная захватывающими историями самых знаменитых маньяков – от Джеффри Дамера и Теда Банди до Джона Уэйна Гейси и Гэри Риджуэя, книга «Серийные убийцы от А до Я» стремится объяснить безумие, которое ими движет. А также показывает, почему мы так одержимы тру-краймом, маньяками и психопатами.

Питер Вронский

Документальная литература / Публицистика / Психология / Истории из жизни / Учебная и научная литература
Самая жестокая битва
Самая жестокая битва

В советской историографии было принято считать, что союзники выиграли свою "пресловутую" битву за Атлантику уже 22 июня 1941-го года, когда "почти все ресурсы немцев были брошены на Восточный фронт". О том, что это мягко говоря не так, и сегодня мало кто знает. Любители флота уделяют больше внимания сражениям с участием грозных линкоров и крейсеров, огромных авианосцев и стремительных эсминцев, чем утомительным проводкам атлантических конвоев, сопровождаемых непредставительными шлюпами и корветами. Но каждый успешно проведенный конвой приближал победу союзников намного быстрее, чем например победа у мыса Матапан. Поэтому, я считаю весьма полезной данную книгу об одной из таких конвойных битв, ставшей одной из переломных в кампании на атлантических маршрутах, и пришедшей к союзникам как нельзя кстати после кризиса весны 1943-го, когда до окончательной победы было еще далеко.

Рональд Сет

Документальная литература / Публицистика / Прочая документальная литература / Документальное
Российский хоккей: от скандала до трагедии
Российский хоккей: от скандала до трагедии

Советский хоккей… Многие еще помнят это удивительное чувство восторга и гордости за нашу сборную по хоккею, когда после яркой победы в 1963 году наши спортсмены стали чемпионами мира и целых девять лет держались на мировом пьедестале! Остался в народной памяти и первый матч с канадскими профессионалами, и ошеломляющий успех нашей сборной, когда легенды НХЛ были повержены со счетом 7:3, и «Кубок Вызова» в руках капитана нашей команды после разгромного матча со счетом 6:0… Но есть в этой уникальной книге и множество малоизвестных фактов. Некоторые легендарные хоккеисты предстают в совершенно ином ракурсе. Развенчаны многие мифы. В книге много интересных, малоизвестных фактов о «неудобном» Тарасове, о легендарных Кузькине, Якушеве, Мальцеве, Бабинове и Рагулине, о гибели Харламова и Александрова в автокатастрофах, об отъезде троих Буре в Америку, о гибели хоккейной команды ВВС… Книга, безусловно, будет интересна не только любителям спорта, но и массовому читателю, которому не безразлична история великой державы и героев отечественного спорта.

Федор Ибатович Раззаков

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное