Избранное

— Все ниже и ниже, — дрожащим голосом произнес шеф. — Ниже ничего нет. Только дно. Точно. Мне уже не за что зацепиться, подо мной только дно. А что потом? Что со мной будет?

— Вам следовало бы лечиться.

— От алкоголизма? Уже предлагали. Точно! Но кто исцелит мою рану вот там, внутри? Никто. Невозможно. Конец! Мне пришел конец! Так! Точно! Не стану обманывать. Не хочу обманываться. Я не трус. Но я человек слабый. Не стану обманываться — мне приходит конец. Точно! Я знаю!

Даже сейчас, понося себя, он не мог избавиться от высокомерного жеста. Благоприобретенную личину, действительно, было невозможно отделить от тела. Все было жестом, кривляньем. Даже искреннее признание не обошлось без клоунады.

— Почему вы хвастаете своей слабостью?

Он словно ожил, возмутился.

— Хо-хо! Я хвастаю? Слабостью? Да как ты смеешь? Кто ты такой?

Он насупился, бросал на меня злобные взгляды, но, видимо, не справившись с собой, снова весь обмяк.

— А чем мне хвастать? Силой? Нет ее. Точно!

— Вообще не надо хвастать.

— Ты же видишь, что я не могу. В этом моя слабость. Я вынужден хвастать. Чем угодно. Не могу я быть посредственностью. И вынужден хвастать. А что? Всякий человек хвастается. Перед собой самим. Если у него нет смелости, похваляется хотя бы перед собой самим. Например, скромностью. Я скромный, незаметный — вот как он хвастается. А сам тайком думает: какие же ценности таятся в моей душе! А ты разве не хвастаешь? Все хвастают. Иначе люди не могли бы жить! Точно! Так!

— Тем, кто уверен в своей силе, хвастать незачем.

Он обозлился, подняв голову, бросил в мою сторону неприязненный взгляд; видимо, он возненавидел меня за то, что доверился мне.

— Эх ты, интеллигент паршивый! Тупица!

Он встал и, пошатываясь, с бутылкой в руке побрел к Мери.

— Эй, Мери, брось посуду! Выпьем, моя единственная!

— Да, Яничко.

— Это же идиот. Тупица.

— Да, Яничко.

— Мы живы пока. Конец еще не пришел. Эй, Маска!

— Конечно, шеф! Конец еще не пришел!

— Я тебя не спрашиваю. Иди сюда!

— Иду, шеф.

— Становись на колени.

— Шеф…

— Становись! Хо-хо! Точно! Сотру в порошок! Точно.

Скрюченному пришлось-таки стать на колени.

— Сложи руки!

Скрюченный сложил руки, словно на молитве.

— Во имя шефа всемогущего… — произнес шеф изменившимся грудным голосом. — Крещу тебя во имя шефа всемогущего. Внимание! Молись! Нарекаю тебя именем Холуя.

— Шеф…

— Хи-хи-хи, — захихикала Мери. — Отличная шутка, Яничко.

— Готово, — сказал шеф. — Обряд окончен. Встань. Чувствуешь, как ты переродился? Встань и ходи!

Скрюченный встал и хотел было удалиться.

— Хо-хо, стой! Куда ты?

— Вы же приказали, шеф.

— Скотина. Это святые слова. Евангельские. Значит, для тебя нет ничего святого, а? Ничего. Одни денежки. Их святейшество деньги. Хе-хе-хе, их святейшество деньги, его сиятельство золото. А?

— Верно, шеф.

— Так! И скажи, как тебя зовут?

— Маска.

— Ворона! Зачем же тогда я тебя окрестил? Забыл, что ли, что я тебя окрестил? Как я его окрестил, Мери?

— Именем Холуя. Хи-хи-хи, Яничко, ну и остроумный же ты! Отличная шутка.

— Точно! Так как тебя зовут?

— Холуй, — пробормотал скрюченный сквозь зубы.

— Так! Точно! Запомни: отныне и во веки веков ты Холуй. Хо-хо, вот это выдумка! Хочешь, Мери, я и тебя окрещу.

— Но, Яничко…

— Нет? Могу, если угодно, и тебя окрестить. Нарекаю тебя именем Легкодоступная. Нарекаю тебя именем Ни-рыба-ни-мясо. Нарекаю тебя именем Дамский Пережиток. Хо-хо! Точно! Всех могу окрестить. Всех! Всемогущий шеф крестит в реке из вина коммунальных предприятий. Приидите ко мне! На колени! Близится царствие коммунальных предприятий. Хо-хо! Окрещу! Всех перекрещу!

Он стоял, расставив ноги и размахивая пустой бутылкой. Глаза его испуганно блестели в свете костра.

— Хи-хи-хи, — смеялась Мери. — Вот это была бы отличная шутка, Яничко. И вина сколько! Сколько вина понадобится тебе! Яничко, тебе не будет жалко вина?

— Потоки вина! Великое крещение! Реки вина за счет коммунальных предприятий! Это моя река! Хо-хо! Моя река!

Скрюченный вытирал голову носовым платком. Когда он взглянул на шефа, в полумраке сверкнули его белки. Он был совсем близко от меня, и мне показалось, что он угрожающе пробормотал что-то.

Но шеф теперь не обращал на него никакого внимания, упиваясь самим собой и радуясь минуте, принесшей ему забвение.

— Эй, Мери! Выпьем!

Он налил себе, налил скрюченному, предложил мне.

— Выпей, балда! Хо-хо, не бойся! Когда я тут, с тобой ничего не случится. Все прощено. Вернись! Повеселимся! Точно! Все позабыто и все прощено! Выпьем же, балда! Радость коротка, горе длится годы! Выпьем! За радость! Точно!

Он стоял, все так же широко расставив ноги, повернувшись лицом к темной громаде леса, и кричал:

— Я Габриш и никого не боюсь! Непутевый! Я живу! Должен жить! Конец еще не пришел! Точно!

Потом он закричал во весь голос:

— Хо-хо!

Эхо послушно повторило его крик.